Хроники похождений

Он прополз еще по комнате и поднял с пола золотую табакерку, усыпанную алмазами, что императрица Екатерина папеньке пожаловала.

— Вот, сударррь мой, все в целости оставила!

Он метнулся в столовую и вернулся счастливый со столовыми приборами в руках.

— Вот, сударррь, и серрребррро-с не тррронула!

— На кой же черт она все тут перевернула? Зачем она вещи все на пол вывалила?

Мосье в ответ пожал плечами.

— Выходит, искала что-то, — предположил я, не имея ни малейшего представления о том, что, кроме денег и драгоценностей, поблядушка-эльфийка могла искать в моем доме.

Раздался негромкий стук.

— Милости просим, открыто, — крикнул я.

Дверь отворилась, в квартиру вошла Фетинья.

— Сергей Христофорович, батюшка, здравствуйте, — поприветствовала она меня с радостным испугом.

Французишка подпрыгнул с пола и приосанился.

— Здравствуй, Фетюня. Кто тебя напугал-то так? — спросил я.

— Так… там-с… мертвецы на улице…

— А. Да это я пострелял, спать мешали, сволочи, — пояснил я.

— Христос с вами, Сергей Христофорович! Как-то вы шутить-с изволите! — Всплеснула руками Фетинья.

— А вы давно здесь? — спросил я девку.

— Давно-о-о, — пролепетала она, в недоумении осматривая разгромленную квартиру. — В том году еще, батюшка, приехали мы. Про вас-то, батюшка, чай и не знали уж, что и думать. Настасья Петровна-то все извелись уж. А сегодня, как узнали, что вы возвратились, так Петр Андреевич и послали-с меня к вам. К обеду просят вас заглянуть! Уж Настасья-то Петровна рады-с будут.

Она протянула мне запечатанный пакет.

— Где остановились? — спросил я, взламывая печать.

— В Спасском переулке,[13] батюшка, в оберже,[14] — сообщила Фетинья.

Я брезгливо поморщился. Меня попросту в дрожь бросало при одной только мысли о предстоящей встрече. А все покойный мой папенька. Это он решил устроить мою судьбу и договорился с Петром Андреевичем о том, чтобы женить своего единственного сына, то есть меня, на их единственной дочке Настеньке, а заодно и объединить капиталы. А наше мнение родителей не интересовало. Они по-своему пеклись о нашем счастье.

Впрочем, в те годы я был юнцом, женщин не знал и презирал себя за то, что не решался к ним подступиться. Идея женитьбы на Настасье Петровне обещала в обозримом будущем познакомиться с женскими прелестями. Я рассчитывал, что узы Гименея нейтрализуют робость и страх. Вечерами после того, как маменька, пожелав мне — наивная! — спокойного сна, закрывала дверь в мою комнату, я воображал первую брачную ночь. Вот я вхожу в празднично прибранную спальню, а Настенька уже ожидает меня в постели, под пуховым одеялом в шелковом чехле, вся такая в кружевах и рюшечках, вся такая желанная, вся такая трогательно и стыдливо отводящая взгляд. Вот я сажусь на краешек постели, от которой так пахнет свежим бельем, наклоняюсь и целую Настеньку в пунцовые губки.

Тут на несколько мгновений в моих фантазиях выходила заминка. Я терялся в выборе стиля: то ли признаться в невинности, небрежно заметив при этом, что мог бы уже тысячу раз воспользоваться хоть тою же доступной всем Нюшкой, девицей, обстирывавшей нас, однако же сохранил чистоту для этой ночи и для единственной моей Настеньки (после чего с благоговейным трепетом приступили бы мы к великому таинству); то ли постараться не выглядеть дебютантом и взяться за дело самому с уверенностью и снисходительной учтивостью, подразумевающими наличие опыта.

В конце концов, так и не выбрав стиль, вот уже задуваю я свечи, раздеваюсь и ложусь под одеяло рядом со своею суженой. И тут в такой меня бросало жар, что, бросив нетронутой Настеньку, я давал себе слово назавтра же завлечь Нюшку в кладовую и на грудах нестираного белья заставить уважать барчука. Я клялся себе непременно исполнить задуманное, а затем пытался вернуться к оставленной в одиночестве Настеньке, но мысли не слушались и, вырвав меня из объятий законной супруги, запирали в кладовую с прачкой и заставляли в уме предусмотреть и отрепетировать каждый акт предстоящего действа. Засыпал я под утро на простынях, готовых к стирке; проходил день, наступал вечер, слово, данное ночью, оставалось нарушенным, прачка — нетронутой, а маменька желала мне спокойного сна.

Однако ж со временем, слава янычарам,[15] все изменилось. Победы на любовном фронте стали легко мне даваться. Настасья Петровна с годами из угловатой девочки превратилась в прелестную барышню, но и мое отношение к ней претерпело существенные превращения. Как бы это выразиться? У меня никогда не было Geschwister.[16] Но кажется, таким бывает отношение между братом и сестрой, которые в детстве вместе играли в солдатики, а повзрослев, сочли вполне достаточным видеться лишь изредка, пожалуй, лишь на похоронах и свадьбах родственников.