Хроники полета на Марс 2078

– Значит так, господа, – говорил он на установившемся за тридцать лет международном русском языке. Но пробивавшийся акцент напоминал о инозвучии, родной язык его был английский.

– Из шести намеченных месяцев полета в бодрствующем состоянии, я имею в виду обычный рабочий распорядок на корабле, придется провести четыре, остальные два в анабиозном состоянии, то есть в искусственном сне.

– Ну, – Янсон замешкался, – один-то мы уже…

– Вот как, – бросил шутку Ястребов, – а я уже думал, нам тут от скуки придется завянуть, как сардинам в консервной банке.

Крутясь в кресле пилота, он заметил, как Линдау отреагировала на его дополнительную шутку едва заметной улыбкой.

– Уже трое суток прошло, а мои конечности до сих пор как в сиропе, – с иронией сказал Ястребов.

– Non bene ho sonno. Sì, esattamente.1 Хотя я и первым проснулся, мои ноги, словно тампоны, – сказал Луалазье, желая что-нибудь сострить, но ни у одного не появилось даже улыбки на лице.

– Ну так, Домин, попробуй, сделать физзарядку. Вас в центре подготовки всяко учили, что делать в подобных ситуациях? – пошутил Ястребов.

– Конечно, мы занимались спортом, каждый день уделялось по два часа на бег, упражнения для рук, ног, на упражнения от затекания мышц.

– Для рук, для ног, говоришь, а для головы? – сказал Андрей, сдерживая улыбку.

– Не понял? – удивился итальянец.

– Ну, постоять, например, на голове? – Ястребов заметил, что тот не уловил его шутки, – походить вниз головой, например.

Андрей сделал серьезное предложение, чтобы вывести оппонента из непонимания.

– Quindi, non avrebbe. Это бесполезно, Андрей, – Луалазье принял шутку Андрея за чистую монету, – пусть даже при частичной невесомости в десять атмосфер, это бесполезно. Кровь может застояться в венах. Другие фигуры можно делать при частичной невесомости более шестидесяти атмосфер, но не более пятнадцати минут. Иначе, – на лице итальянца появилась улыбка, – может получиться кровоизлияние, как при первой стадии невесомости.

Подпитал информацией русского итальянец.

Ястребов, выслушав коллегу, не знал, что ответить. Отвечать на заумность друга он не решился, терять времени на первые и не первые уже дни полета не хотелось.

– Это вам Джоанн так сказала? – Ястребов все же не удержался от сарказма.

– Нет, это мое личное мнение, – ответил итальянец.

– У-у брат, да у тебя, я вижу, нервишки. Ничего, полтора годика на Марсе среди пяти человек, в общем, это тебе не в казарме с ее марш-бросками.

– È, russo, sempre in dubbio in italiano logic,2 – без злости отшпарил Луалазье, – я был в армии, – добавил лингвист, защищая себя.

– Полгода?! Друг.

– Шесть месяцев, – с гордостью утвердил итальянец. – У нас идут в армию, чтобы отдать долг. А не по принуждению…

Луалазье хотел задеть по самолюбию российского пилота, но того трудно было чем уязвить. В рубке снова появился Янсон.

– Господа астронавты, – сказал он.

– Предлагаю что-нибудь перекусить, на камбузе, потом, кто захочет, может отдохнуть. А завтра будет рабочий день. И 6 октября по полудню у нас отчет на Землю о проделанной работе. Я имею в виду телеэфир экипажа с Землей.

Янсон имел мощное телосложение. Нижняя губа его чуть была больше, что по физиогномике представляло натуру упрямую, однако, и любвеобильную. Приплюснутый большой нос Янсона говорил о его добродетели, уши без мочек. Острый взгляд. Все говорило о мудрости. Луалазье полностью противоречил старшему члену экипажа. Они сходились лишь в остроте внутреннего восприятия.

– Это очень важно, – воодушевленно произнес итальянский ученый, – этого никак нельзя пропустить.

У Луалазье после разговора с Ястребовым заметно поднялось настроение. Однако лингвист был скорее скептик, чем острослов, что, впрочем, было очень заметно.

– Представьте, нас увидят миллионы землян тогда, когда мы находимся в миллион миль от родной планеты.

В его словах улавливалась нотка грусти.

– Не переживай, Домин, меня не бывало дома по полтора года, и ничего. Всегда возвращался обратно. Я нес службу даже без отпуска, представляешь, Дон? – сыронизировал Ястребов, хотя у него не было никакого желания шутить. Но итальянец не понимал русского юмора.

– Вот вернешься, женишься, – Ястребов старался приподнять настроение Луалазье, расплываясь в дружелюбной улыбке. Он перевел взгляд. Напротив него за столом сидела Джоанн.

– У меня нет невесты. Questa tenuta, сеньор.

– Что же так?

Ястребов отправил в рот последний кусок сардельки и через трубочку хотел попить остывший кофе.

– Это долгая и, я считаю, неинтересная история, – итальянский астронавт доел котлету и закрыл обеденный контейнер.

Ястребов заметил, он не дотронулся до стаканчика с кофе.

– Все же, что дальше?

Ястребов, как и остальные члены экипажа, закончив трапезу, молча ждал, что скажет Доминик.

Корабль двигался в оперативном режиме. Времени на разговор было теперь предостаточно. Кухонный блок включал стерилизованный воздух, здесь можно было даже затянуть немного ароматизированного дымка.

– У нас много времени, амигос, и если тебя что-то беспокоит, лучше, я думаю, рассказать. Это поможет, я тебя уверяю.