Хроники преисподней

Но судьба внесла в его планы свои коррективы. В Кемперпункте Рудый повздорил со шпаной. Трудно его в этом обвинять: не привык бравый подполковник стелиться перед уголовниками. Он дрался как лев и даже расквасил двоим носы, а одному выбил зуб.

Но врагов было слишком много. В конце концов его так отделали, что неделю он находился между жизнью и смертью. Несмотря на это, Рудый все-таки пришел в себя, однако так и остался хромцом…

На лагерь спустились косые синие сумерки, а Загорский все не шел. Неужели поверил, что Рудый – это не Рудый? На Загорского не похоже, однако же лагерь и не таких людей ломал – и нюх начисто отбивал, и последнюю совесть. Что ж, коли так, значит, так тому и быть. Хоть и любопытно было Рудому поговорить с Загорским, но ничего, кроме беспокойства, не ждал он от этого разговора. Так что пусть уж лучше каждый живет как привык, своим, так сказать, уставом.

За этими мыслями тьма сменила сумерки и плотно окутала Соловецкий монастырь. Что ж, видно, пора домой, спать.

– Добрый вечер, дорогой Владимир Владимирович!

Рудый чуть не подпрыгнул от неожиданности. Повернулся назад, увидел темную фигуру в двух шагах от себя. Лица было не разглядеть, но голос этот он узнал бы из тысячи.

– Приветствую, Нестор Васильевич!

Они коротко обнялись. Тьма надежно укрыла их от чужих глаз и можно было не беречься больше.

– Живы, значит, – сказал Загорский, улыбаясь. – Своими глазами видел, как вам в шею пуля попала, а вы опять живы.

Рудый грустно покачал головой: жив, да не совсем. Владимира Владимировича Рудого нет больше, есть только Андрей Андреевич Силин. И он вкратце рассказал свою историю с того момента, как был арестован ОГПУ.

– Понимаю, – кивнул Загорский. – Я и сам тут под псевдонимом. Я теперь не Загорский, а Василий Иванович Громов, шулер и фармазон.

Рудый усмехнулся невесело: он-то сам так масть и не поменял – как был белым контриком, так им и остался. Правда, начальство об этом ничего не знает, думает, он простой кустарь, механик-любитель. А иначе никогда бы не доверило ему такой ответственный пост, как обслуживание аэроплана.

– Что за аэроплан у вас и зачем он тут? – деловито поинтересовался Нестор Васильевич.

Рудый только рукой махнул: простая авие́тка[27] – машина старая, двухместная, системы «летающий гроб». Здешний пилот из чекистов по-другому ее и не зовет. Говорит, его бы воля, он бы эту авиетку сбросил прямо на голову тому, кто ее изобрел. Впрочем, Рудый и не такое видел на своем веку. Никакой серьезной опасности авиетка не представляет, главное – не летать на ней.

Загорский засмеялся, но, внезапно оборвав смех, спросил, точно ли дело обстоит так плохо? Рудый отвечал уклончиво, сказал, что сам он на здешнем аэроплане не летает, но по мере сил старается держать машину в форме. Мало ли – побегут заключенные, начальство тут же поднимет авиетку в воздух – и каюк бегунам, везде их настигнут и выследят.

– Вот даже как? – удивился Загорский. – А у вас, подполковник, не появлялось мысли сесть на ваш этот летающий гроб да и улететь отсюда к чертовой матери?

Подполковник хмуро покачал головой. Мысль, конечно, появлялась, да только от мысли до дела – дистанция огромного размера. Эта модель для управления требует ног, а у него ноги сломаны и не работают так, как нужно. Но даже не это главное. После того, как он на своем аэроплане упал и только чудом выжил, он, как бы это помягче выразиться, потерял кураж.

– То есть боитесь подниматься в воздух?

– Боюсь, – поморщился Рудый. – А если пилот боится машины – дело совсем плохо. То есть взлететь-то он еще как-то сможет, а сесть – вряд ли. В небе, конечно, не останется, а просто со всей силы гакнется вниз. И тут уж, как говорится, только со святыми упокой.

– Н-да, – сказал Загорский грустно, – это очень жаль. Когда я узнал, что в лагере есть аэроплан, да еще и вы в придачу, размечтался улететь отсюда куда подальше. А оно вон как повернулось…

– Сожалею, – печально отвечал подполковник. – Как говорит мой знакомый поп из шестой роты, против рожна не попрешь.

– С другой стороны, – заметил Загорский, – авиетка ваша – двухместная. А я собирался бежать отсюда не один. Так что все равно бы никуда мы не улетели.

Рудый покачал головой. Это бы еще ничего, в крайнем случае пассажиры могли бы на коленях друг у друга посидеть. Плохо, что пилотировать аэроплан он, Рудый, не способен.

С минуту оба молчали. Потом Загорский прищурил глаз и посмотрел на Рудого.

– Скажите, Владимир Владимирович, а вы с вашим этим чекистом-авиатором дружны?

Рудый отвечал, что это не он с чекистом, а чекист с ним дружен. Потому что от него, Рудого, зависит жизнь чекистская. Так что он к подполковнику всячески подлизывается и улещивает его. Нестор Васильевич довольно покивал головой: это прекрасно, это наверняка можно как-то использовать.

– Как же это используешь? – усмехнулся подполковник. – Думаете, чекист из симпатии ко мне поможет вам сбежать?

– Ну, не то, чтобы из симпатии, – отвечал Загорский. – Но вот если к виску его будет приставлен пистолет, так он наверняка станет сговорчивее. Или нет? Или он из железа сделан?