Хроники Придайна

Но после долгих и мучительных поисков карлик не нашел ничего подходящего, кроме мелкого овражка с нависающим над ним громадным валуном. Обессилевшие путники с облегчением рухнули под это ненадежное укрытие. Здесь они хотя бы были защищены от больно бьющего в лицо ветра и колючего снега. Но холод сковал руки и ноги, тела их буквально одеревенели, они с трудом шевелились, устраиваясь в узком пространстве, прижимаясь боками друг к другу и стараясь зарыться в теплый мех Ллиан. Но даже это не спасло от холода, который к ночи еще усилился. Тарен снял с себя плащ и укрыл им Ачрен и Эйлонви. Гурджи героически скинул свою овечью куртку и набросил ее поверх плаща Тарена, а сам, стуча зубами и обхватив себя лохматыми руками, скрючился на голой земле.

— Опасаюсь, что Ачрен не переживет эту ночь, — прошептал Тарен Ффлевддуру. — Она была почти при смерти, когда мы ее нашли. Хватит ли у нее сил перенести такой холод?

— Перенесет ли хоть кто-нибудь из нас? — шепнул и ответ бард. — Без костра нам остается только попрощаться друг с другом прямо сейчас.

— Не знаю, на что это вы жалуетесь, — полусонным голосом произнесла Эйлонви. — Никогда за всю мою жизнь мне не было так тепло и уютно.

Тарен глянул на нее с тревогой. Девушка распласталась под плащом и не шевелилась. Глаза ее были полузакрыты, а полудремотный голос шел словно бы откуда-то изнутри.

— Ох, как тепло! — продолжала она, еле шевеля губами. — Какое прекрасное стеганое одеяло на гусином пуху! Как странно, мне приснилось, что все мы попали и ужасную метель. Какой неприятный сон! Или я все еще сплю? А, какая разница! Когда я проснусь, все уже кончится…

Тарен испуганно наклонился к Эйлонви и стал довольно грубо трясти ее.

— Не спи! — кричал он. — Если ты уснешь, то встретишь свою смерть! И вовсе не во сне!

Эйлонви не отвечала. Она лишь отвернулась и закрыла глаза. Гурджи, свернувшийся у нее под боком, уже спал крепким сном и добудиться его было невозможно. Тарен и сам чувствовал, как дремота накатывается на него и сковывает, окуная в блаженство предсмертного покоя.

— Костер, — выдохнул он, — Мы должны развести костер.

— Из чего? — резко спросил Доли, — В Этом диком месте среди камней не найдешь ни одной веточки. Что ты собираешься жечь? Наши башмаки? Наши плащи? Тогда мы уж наверняка окоченеем. — Он опять стал видимым. — Если уж мне суждено замерзнуть, то по крайней мере я избавлюсь от этих ужасных шершней и ос, разрывающих мне уши своим жалящим жужжанием!

Ффлевддур, молчавший до сих пор, поднялся и снял с плеча арфу. Заметив его движение, Доли просто задохнулся от ярости.

— Что? — вскричал он, — Собираешься сейчас пиликать на своей арфе? Друг мой, да у тебя уже мозги заморозились и превратились в глупую ледышку!

— На этот раз ее мелодия согреет и тебя, — загадочно пробормотал Ффлевддур.

Тарен с трудом подвинулся к барду.

— Ффлевддур, что это ты задумал?

Бард не ответил. Он долго и пристально смотрел на свою арфу, нежно трогал струны, гладил крутые изгибы ее полированных боков. И вдруг резким движением поднял арфу над головой и с размаху разбил ее о колено.

Тарен, казалось, одновременно с треском раскалывающегося дерева издал протяжный вопль ужаса. Арфа рассыпалась на куски, струны разорвались с нестройным жалобным аккордом. Неровные осколки упали к ногам барда.

— Сожги ее, — сказал он. — Это хорошо выдержанное дерево.

Тарен схватил барда за плечо.

— Что ты наделал? — всхлипнул он, — Доблестный, глупый Ффлевддур Пламенный! Ты сломал свою арфу ради минутного тепла. Нам нужен большой костер. Разве эта жалкая кучка щепочек даст его?

Доли тем не менее быстро достал из мешка кремень и высек искру на горстку деревянных обломков. Сухое дерево вспыхнуло мгновенно, и необыкновенный жар вдруг пыхнул в оледеневшие лица замерзших путников. Тарен с изумлением смотрел на высокие языки пламени. Казалось, крохотные обломки дерева не сгорали, хотя костер разгорался все сильнее, а пламя просто бушевало. Гурджи зашевелился и поднял голову. Зубы его перестали стучать, и цвет жизни постепенно возвращался к его побелевшему от мороза лицу. Эйлонви тоже села и с недоумением огляделась вокруг, будто пробудилась от глубокого сна. Мгновенно она поняла, что сгорает в костре, и глаза ее наполнились слезами.

— Не жалей ни о чем, — поспешно воскликнул бард. — Сказать по чести, я рад, что избавился от нее. Никогда не мог я по-настоящему играть на этой арфе. Она лишь оттягивала мне плечо и была тяжелой ношей, не более того. Клянусь Великим Белином, я чувствую себя сейчас легко, будто превратился в невесомое перышко! Поверь мне, я никогда и не собирался становиться бардом. Так что все к лучшему.

В глубине пламени вдруг скрючились и с последним звоном расщепились витые струны. Пучок белых искр взлетел в воздух.

— Но она отвратительно дымит, — проворчал Ффлевддур, хотя огонь горел ясно и чисто. — Мне разъело глаза, и слезы просто льются потоком!