Хроники Проклятого

Казнимым перебили голени – такова была милость Пилата, и за это ему можно было сказать спасибо. Не случись того, и смерть могла бы прийти за распятыми не сегодня, а на следующий день (удивительно все же живуч человек!), и мучения были бы умножены многократно.

А так – никому из них не суждено было дожить до заката.

В груди Гестаса уже булькало, и он то и дело отрыгивал бледную и пузырящуюся легочную кровь.

Варрава не потерял сознание, но разум, казалось, уже покинул его тело, и он жевал собственный распухший язык, черным обрубком торчащий между растрескавшихся губ.

Иегуда знал этих двоих: отважного силача, поросшего с ног до головы, словно мехом, черными волосами Варраву, неделю назад убившего троих римских легионеров и успевшего ранить четвертого до того момента, как на него набросили ловчую сеть. И болезненно худого, веселого и жестокого, как сам Аид, Гестаса, пытавшегося отправить «за реку» самого Ирода Антипу, но взятого по сообщению доносчика. В городе могло не хватать пекарей, но доносчиков, работающих на первосвященника Ханнана и его брата Иосифа Каиафу[89], всегда было в избытке.

Третьего распятого – грузного, коротконогого, похожего на жука Гисмаса, который теперь тряс разбитой головой, словно слепая лошадь, Иегуда не знал, хотя слышал о нем немало. И того, что он слышал, вполне хватало, чтобы сделать выводы – этот совершенно мирный с виду иудей, отец семерых детей и кузнец от Бога, в бою стоил двух таких, как Гестас и Варрава.

Трех зелотов, умирающих на крестах, было жаль до всхлипа, но смотреть на то, как солнце выжигает остатки сил и разума из человека, который стал Иегуде более чем братом и ближе, чем отцом, было выше человеческих сил. Но приходилось смотреть. Хоть толпа была многочисленна, затеряться в ней для человека, которого ищут, было сложной задачей. Лохмотья прокаженного, укрывающие его тело и лицо от посторонних взглядов, мешали видеть и дышать, под слоями полотна, укутывающими голову, словно кокон, Иегуда обливался потом, подобно посетителю терм. Соленые потоки заливали лицо и жгли глаза, но благодаря этому Иегуда не чувствовал своих слез. Да, он плакал. И ничего не мог с этим поделать. Но слезы не приносили ему облегчения – только становилось хуже и, казалось, что еще немного, и сердце, не выдержав, станет на половине удара.