Хроники Проклятого

Этот хитрый крестьянин – убийца бриттов – направил по тропе не воинов в полной амуниции, приближение которых осажденные услышали бы еще у подножия горы, а два десятка вооруженных только кинжалами и короткими мечами бойцов. Он приказал одеть их в легкие кетонеты и кожаные сандалии, подошвы которых не были подбиты гвоздями и не стучали при передвижении по камням. Даже у такого «тихого» отряда все равно не было шансов достичь вершины – выставленные зелотами дозоры просматривали всю тропу до самого низа, но Сильва разжег костры с противоположной тропе западной стороны и принялся метать машинами горящие связки с хворостом, утяжеленные камнями. Ущерба огненные снаряды не приносили, но добрая половина защитников Мецады была вынуждена гасить пылающие ветки, оттаскивать их от строений и при этом громко переговариваться. К крикам осажденных добавлялся мерный грохот римских походных барабанов. В таком шуме часовые, охранявшие Змеиную тропу, вполне могли и не услышать приближение римского отряда, так что план в целом был неплох и мог оказаться роковым для защитников. Так могло произойти и произошло бы, но охраной единственного пути, ведущего к воротам Мецады, занимался щуплый, похожий на уродливого подростка Йоав. Хитрость столкнулась с хитростью, коварство с коварством, и противники оказались достойны друг друга.

Несмотря на хилое сложение и немолодой возраст, Йоав оставался признанным мастером охоты, прекрасным следопытом и метким лучником. Там, где года начинали мешать ему, выручал опыт, а где не хватало опыта, на помощь приходила природная смекалка. Именно он придумал каждую ночь устанавливать ниже сторожевых постов некоторое подобие силков и самострелов, которые использовал во время охоты в той, в мирной жизни. И именно он (по счастливой случайности) принял стражу за несколько часов до того, как римляне, используя то, что восточный склон практически весь ушел в тень, начали свою ночную вылазку.

Местонахождение ловушек осажденных было прослежено посланными в дозор разведчиками Сильвы, но Йоав по старой охотничьей привычке ставить силки в тех местах, которые зверь использует для обхода известных капканов, установил последний сюрприз в темноте, проскользнув как можно дальше вниз по каменистому склону. И не прогадал – добыча не заставила себя ждать.

Передовому отряду удалось преодолеть почти половину пути, но временный союзник римлян – мрак, накрывший пустыню – подыграл осажденным. Один из легионеров-разведчиков зацепил ногой натянутую Йоавом тетиву, приведя в действие примитивный самострел. Тяжелая стрела угодила несчастному в низ живота, не убив его наповал. Воин не удержался и закричал, опрокидываясь навзничь. Идущий следом разведчик бросился к падающему товарищу и зажал раненому рот, но было уже поздно.

Часовые, прибежавшие на вопль, зажгли факелы, и связки хвороста, полетев вниз, запылали на камнях. Конечно, они не превратили ночь в день, но весь отряд лазутчиков оказался как на ладони. Воины, словно испуганные крысы, метнулись к обломкам скал, спасаясь от града стрел и камней, обрушившихся сверху, и большинству повезло скрыться, получив несколько ушибов и царапин, но двоим несчастным убежать все-таки не удалось. Одного наповал свалила метко пущенная стрела, второй получил в колено камень из пращи и покатился вниз по склону, вереща, словно раненый суслик. Он стремительно набирал скорость, ударяясь о валуны, и, в конце концов, охнул и затих – только тело его еще несколько раз звучно, с хрустом, шлепнулось о камни, пока не исчезло во тьме у подножия.

Трое убитых – не слишком большая потеря для многочисленного войска, но главное заключалось в том, что атака потеряла внезапность, а значит, потеряла и смысл. Остатки отряда дождались подкрепления и под прикрытием щитов спустились вниз, потеряв еще четырех человек ранеными под огнем зелотских пращников.

И вот уже три дня только пленные рабы, окруженные «черепахой» из легионеров, все так же монотонно носили связки сучьев, деревянные плашки, землю – и осадный вал с каждым часом рос. Он поднимался как минимум на ладонь в день. Это означало взятие твердыни и мучительную смерть всех защитников еще до субботы.

Люди, запертые в Мецаде, ощущали свою обреченность так же остро, как ощущал ее и Иегуда, переживший не одну осаду и не одно поражение. Осажденные, словно бескрылые птицы, топтались на вершине утеса, не имея возможности улететь, а вражеские легионы бурлили вокруг грязевым потоком… И этот поток поднимался все выше и выше, выше и выше… И птицы жались друг к другу в надежде найти поддержку и спасение. А ее не было, и быть не могло.