Хроники простого волшебства

Ремар привел ее к себе. Отдал своей фиктивной жене собственную постель, а сам готовился устроиться на полу, на походном одеяле. И тут Анма подошла к нему, решительно обняла за шею и, зажмурившись, привстала на цыпочки и поцеловала. А потом, словно сама испугавшись собственного порыва, захотела отпрянуть. Но Ремар, уже распробовавший вкус робкого девичьего поцелуя, не захотел столь быстрого окончания.

Когда же двое оторвались друг от друга, то оба тяжело дышали, и у обоих с губ сорвалось синхронное:

– Извини.

Не сговариваясь, оба решили лечь спать. Анма долго возилась под одеялом, а Ремар делая вид, что спит, до полуночи лежал неподвижно и думал о рыжей. Он пришел к выводу, что с завтрашним разводом сильно поторопился. Рыцарь был уже не юнец и понял: рыжая ему не просто понравилась, она его зацепила. Даже больше: он влюбился в нее с первого взгляда.

Тамплиер лежал и думал, прикидывал, как бы уговорить Анму не идти завтра в храм, а подождать. Хотя бы немного… Ведь нет ничего более постоянного, чем «чуть-чуть»… за год тамплиер отчетливо это понял. Он лежал и не знал, что в симпатичной рыжей головке уже созрел коварный план по соблазнению. Ведь Анма влюбилась в этого рыцаря еще год назад, в таверне, когда он рассказывал о себе. И сейчас, когда ее жизнь изменилась столь кардинальным образом, она не намерена была упускать своего счастья.

Глаза в глаза

Свет, закрепленный на видеокамере, был нестерпимо-ярким, словно препарировал двух женщин, сидящих за столом в кабинете.

– Саш, звуковую дорожку синхроном запишем? – осведомилась журналистка, помогая зацепить микрофон на медицинском халате героини своего репортажа.

– Давай, – согласился оператор.

Январь, после отшумевшей череды новогодних праздников, не радовал обилием новостей. У Татьяны сегодня была рядовая съемка, типичная. Представительница четвертой власти, грезившая о новостном кресле богини прайм-тайма, с интересом рассматривала свою собеседницу, женская красота которой уже начала увядать: паутинка морщинок, нитки седины на висках.

Героиня ее нынешнего сюжета – Нарин Аримян – нейрохирург, впервые сумевшая провести операцию по имплантации вставочных нейронов в продолговатый мозг. Это было не просто рядовое спасение жизни парня, попавшего в аварию, нет. Это был прорыв в медицине: теперь даже те, у кого поврежден спиной мозг, кто, казалось бы, навеки прикован к кровати, получили шанс встать на ноги.

Однако, впервые услышав армянское имя, Татьяна почему-то решила: герой ее сюжета – мужчина. Каково же было удивление журналистки, когда этим морозным утром, зайдя в кабинет, на коне которого мороз вывел причудливые узоры, она увидела хрупкую женщину. Халат цвета первого снега, светлые волосы, тронутые сединой, и свет, белый свет, исходивший от этой удивительной женщины, ее героини. Татьяна тряхнула головой, прогоняя наваждение, и посмотрела на хирурга уже другим, цепким, профессиональным взглядом. Журналистка удивилась повторно: это она провела со скальпелем восемнадцать часов у операционного стола? Держала в руках кранитом весом в несколько килограмм? Вскрывала череп? Эта хрупкая восточная женщина?

– Запись пошла, – оповестил оператор.

Журналистка отмахнулась от ненужных мыслей и приступила к интервью:

– Нарин, скажите, в чем уникальность проведенной вами операции?

Хирург улыбнулась и начала рассказ, щедро сдабривая его медицинскими терминами. «Все как всегда», – подумалось Татьяне. Но вот положенный материал был отснят, шли последние минуты, но журналистке хотелось остроты. Репортаж выходил уж очень пресным.

– Скажите, как Вы решились на такую операцию? Шанс, что пациент выживет после нее, по вашим же словам, был ничтожно мал. Это были ваши амбиции? Вы так пытались опробовать свои научные наработки на практике или что?

Прежде чем ответить, хирург внимательно посмотрела в глаза журналистке, а потом спросила ее:

– Знаете, что самое тяжелое в моей работе?

Татьяна растерялась. Она ждала агрессивного ответа, оправданий, крика: «Вон!», но не вопроса, заданного мягким усталым голосом.

– Нет.

– Самое сложное – это смотреть в глаза матери, выходя из операционной и говорить, что ты не смогла спасти ее сына, что ее ребенок лежал перед тобой, а ты проиграла этот извечный бой со смертью. Видеть, как враз седеют виски, каменеет лицо, боль и осколки веры в глазах. – Врач словно погрузилась в воспоминания. Она долго молчала, а оператор и журналистка боялись пошевелиться. Наконец Нарин продолжила: – Я предпочту отдать десять лет жизни за раз, чем прожить пять минут, глядя глаза в глаза матери, вмиг потерявшей смысл жизни.

* * *

Прошло пять лет. Татьяна заняла вожделенное место, перестала быть «полевиком». Готовясь к предновогоднему эфиру, она просматривала репортажи, сверяя их с текстом. Ее взгляд зацепился за некролог: «Ушла из жизни Нарин Аримян…».