– Не для Нины твоей, а для тебя смастерила я эти горошины! – Варвара редко гневалась, но сейчас, что называется, вышла из себя. – Мало мне своих грехов, так теперь за твои расплачиваться. А Виктору, Виктору-то зачем знать об этом? Я от родной дочери весь свой век умалчивала, и – на тебе: всему свету теперь растрезвонилось.
Виктор сидел на кухоньке, обхватив голову руками, жмурился от каждого громкого возгласа и в который раз жалел, что отправился в эту поездку. Нельзя помочь Нине – это он понял, как только Люба рассказала об истории с горошинами. Придется жить как получится, приспосабливаясь к новым причудам, связанным с непонятными и, как теперь осознал Виктор, богопротивными деяниями Варвары. Все, что могла объяснить эта старуха: если сразу не умерла его Нина, покоптит еще небо, а может, и многих переживет. Но… бесследно такое не проходит, поэтому лучше будет, если обо всех изменениях с Ниной ей, Варваре, будет доложено.
На том и порешили.
Домой вернулись за полночь. Нина спала. Виктор потрогал лоб, поправил одеяло и решил, что худшее позади. Люба, заметив клочья волос на подушке, насторожилась, но виду не подала. Стараясь не шуметь, приготовила постель себе и брату и, аккуратно сложив одежду, с удовольствием залезла под одеяло. Любе нравилось ночевать у брата. Нравилось легкое тепло перины и пухового одеяла. Нравились завтраки за одним столом.
Нравилось быть не одной.