Хроники Птеродактиля

– Что, поэт, интересно понаблюдать? – Владимир пристроился рядом с Сашей. – Не переживай, это не «вмешательство». Горошины этому придурку просто необходимы. Твоей же Карине облегчат участь: снимут агрессию, снимут… а то, что волю и интеллект свернут, так это – побочный эффект такой у горошин. Не переживай, говорю, воля у него и так дала сбой, да и интеллект стал с вывихом, – подвел итог Владимир, решив, что проявил к Саше и доброту, и участие.

Юра и Вася, внимая Володькиным словам, совсем не соглашались с тем, что подобное является «невмешательством». Я наблюдал, как прозрение и развитие исправляют пришедших сюда невовремя. Но уж очень трудно и медленно исправляют.

Вася, со свойственным ему простодушием, придумывал свои названия многим привычным вещам. Признался как-то, что еще там, при жизни, наблюдая телевизионное изображение Земли в виде шара-глобуса, летящего в межзвездном пространстве, назвал этот яркий шар «инкубатором». И часто рассказывал, как волнует его беззащитность всего земного, привязанного к этому инкубатору всем своим существованием. Уязвима жизнь на Земле, – и в этом прав Василий. Саша, услышав рассуждения Васи, тут же со всем поэтическим пылом досказал то, что даже меня удивило:

– Ты прав, Василий, Земля – это инкубатор, и свойством этого инкубатора является то, что ученые называют «цикличность».

– О чем это ты? – Вася замер в недоумении.

– Милый Вася, все мы живем в постоянных ритмах: стихотворение запоминается легче прозы; ритмичную мелодию воспроизводим охотнее, чем симфоническую тему. Почему? Да потому, что день сменяется ночью, весна летом, и так всегда. Стержень всего этого заложен в движении Земли, светил, космоса – во вселенских ритмах, в которых, как в колыбели, качается наша привычная Земля: туда-сюда, туда-сюда, ритмично и убаюкивающе. Это и есть, Вася, цикличность.

Варвара раскрыла сундук. Аккуратные стопки лежали нетронутыми с прошлого раза. Исходники, разложеные по коробочкам, напоминали провизорский склад. А в самом низу, как маленький тайник, виднелся уголок пергаментного пакета, где спрятана была единственная фотография, вырезанная из старой газеты в те мятежные времена.

«Ох, Александр Васильевич, Александр Васильевич…» – только и проскулила Варвара, расправляя бумагу и поглаживая едва различимое лицо.

…Он привиделся Варваре под утро. Молодой и веселый. Смотрел, улыбался и будто манил к себе. Варвара кивнула в ответ. И тут он произнес: «Жду, Варварушка. Нынче».

– Страшно умирать, – сказала Татьяна. – Страшно умирать грешному человеку. Праведник смерти не боится. Впрочем, все мы грешники. А вот мне, донюшко, пора. Загостилась я на этом свете. Пора и честь знать. А ты, донюшко, поживи еще всласть. С сундуком не балуй. Пора сундуку этому снова к мужицким рукам пристать. А то после Якова нашего только женские руки и знал сундук этот. А женщины народ нервный…Так что Степану наследство оставим. Он справится и попусту транжирить капиталец наш не будет, – Варвара вздохнула, поднялась к себе в комнату и, прежде чем прикрыть за собою дверь, еще раз обернулась к дочери, словно забыв что-то сказать напоследок.

...