Хроники Птеродактиля

— По-моему, его Степаном зовут. Да, «Степик» — так его водитель окликнул, когда тот в дверях замешкался, — Лена вспомнила, что в автобусе незнакомец сразу сошелся с водителем, который никак не мог раскурить сигарету — у того зажигалка не работала, а старый спичечный коробок намок, и Степик, не меняя сумрачного выражения лица, выручил водителя. Попросту подарил водителю свою зажигалку.

— А ты видела, как этот Степик говорил со мной? Не видела? Да он же напугал меня еще там, на кладбище. Потом домой ко мне заявился, — считает, что мой Василий ему задолжал что-то. Слава Богу, Каринка дала напрокат своего знакомого. И все бы хорошо, да ты, Надежда, опять подтвердила закон, что «если кажется, — все хорошо, значит, о чем-то не знаем».

— Погоди, погоди со своим законом. Я-то чем тебя озадачила? Ну, увидела двух мужиков в церкви. Ну, узнала в одном из них Степана. Дальше что?

— А вторым кто был? — Карину что-то кольнуло. Неясная догадка настойчиво требовала или подтверждения, или опровержения, — постарайся описать второго поподробнее. Очень нужно.

— Так, второй… Волосы светлые. Нет, светло-пепельные. Шапку держал в руках, — церковь, все-таки. Высокий. Не столько высокий, сколько худой. Может, поэтому и кажется высоким. Да, ямочки у него на щеках. Такие милые ямочки. У куртки был расстегнут воротник, поэтому я заметила серо-синий свитер. Еще подумала: к глазам подходит.

— У свитера по горловине фиолетовая окантовка была?

Настя, услышав слова Карины, сделала стойку и стала похожей на спаниеля.

— Фиолетовая окантовка по горловине? — переспросила она, не выходя из образа спаниеля.

«Я чувствовала подвох с самого начала. Курица я суетливая. И мозги у меня куриные», — подумала Карина и резко оборвала Настю:

— Что смотришь на меня, как на Гитлера? — Карину стали забавлять и лицо Насти, вдруг вставшее торчком, и эта ее опереточная love-story с Борисом, и все последние события, похожие на детектив. — Домой хочу.

— Куда ты хочешь? — Лена не могла подыскать слов от возмущения. — Ты, ты… хоть понимаешь, что происходит? Мы влипли. Мы все влипли на старости лет в какое-то дерьмо. И ты этим дерьмом тоже запачкалась. Так что вместе отмываться будем. Начнем сначала. Кто этот Борис? Не надо быть слишком умным, чтобы понять: этот «второй» и есть твой знакомый, Кариночка, которого ты подсунула Насте в качестве телохранителя, — Лена загнула палец. — После смерти Василия осталось что-то такое, что ищут и твой Борис, и этот Степик, — Лена загнула второй палец. — Борис и Степик вместе посетили церковь — следовательно, они давно и тесно знакомы, — Лена загнула третий палец. — Надя, еще раз поточнее расскажи, что ты успела заметить в церкви, когда поняла, что тебя увидели и узнали?

Надя механически отламывала кусок за куском от очередного сырного бутерброда, уставившись в одну точку и совсем перестав участвовать в споре.

Медленное возвращение к действительности можно было проследить по тому, как наполнялось живостью и разумом лицо Надежды. Окончательно очнувшись, она обвела всех победным взглядом и как полководец солдатам объявила:

— Они ищут портфель. Старый облезлый портфель, набитый пачками полуистлевших бумаг из какого-то допотопного времени. И этот портфель у меня.

«Мир тесен. Тесен мир», — повторял Степан снова и снова. Рассказав Борису о том, что женщина, мелькнувшая в церкви, была на похоронах, он сразу замкнулся на какой-то мистической ноте. Покачивая в такт ногой, он и повторял на разные лады эту присказку про то, что мир так тесен.

Борис без раздражения смотрел на отрешенность Степана. Хотелось отвлечься. Нехитрое жилье Степана отдавало аскетизмом. Это нравилось Борису. Жизнь приучила к мысли, что лишние вещи, как и их недостаток мешают свободе. «Не имей вещей — имей деньги», — любил говорить отец. Отец был прав. Обремененность стесняла жизнь, поэтому Борис старался ни к чему не привязываться, довольствоваться необходимым, иметь угол, куда можно залечь надолго, и конечно деньги. Лучшее, что изобрело человечество, — это деньги. А самые честные отношения, которые связывают людей, — это отношения, где посредником служат деньги. Все другое — от лукавого.

Когда-то, рассуждая сам с собой, Борис вывел собственную политэкономию. Суть его политэкономии блуждала между отношениями людей по поводу создания, распределения, обмена и присвоения ограниченного количества благ при безграничном наличии денег. Отношения, которые выходили за рамки денежных, — будь то родственные, дружеские, соседские, супружеские, — все они сводились к обману. Всегда, считал Борис, кто-то кого-то использует: бедные родственники крутятся вокруг богатого; друзья — любят помогать попавшему в беду, но стоит несчастному из этой беды выкарабкаться — сразу припомнят свой «взнос». А если же этот выбравшийся из беды еще и успехов достигнет, опередив в карьере товарищей, — жди беды снова. Но уже от своих «друзей»: любую копейку, любой стакан воды ему вспомнят. И попробуй откажи в услуге: как же, не по-дружески.