Читаем Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2 полностью

— Я… Я… — выдавил Раздолбай, ругая себя, что пошел в незнакомую компанию, где ему устроили такую душевную пытку. — Я не знаю.

— «Не знаю» — не ответ. Украдешь или нет?

— Все, баста! — резко сказал Валера. — Позвали человека в гости, нечего его прессовать. Ты предлагаешь надуманную ситуацию, в которой никто никогда не окажется. Долг, бандиты, мать, пиджак… Все равно такого не может быть.

— Я могу предложить другую ситуацию, в которой реально оказывались миллионы людей. Ответишь мне честно, как бы ты поступил в положении, которое я сейчас опишу, и будем считать тему закрытой — откроем бутылку номенклатурного шампанского, начнем дико кутить.

— Давай валяй, Фрейд хренов.

— Тридцать седьмой год. Нас с тобой привезли ночью в лубянский подвал. Тебя в один кабинет, меня — в другой. Тебе дают подписать свидетельство, что я готовил покушение на вождя. Не подпишешь — вышка. Ты знаешь, что в другом кабинете передо мной положили точно такое же свидетельство против тебя. И, внимание! Ты знаешь, что под угрозой смерти я готов украсть из кармана пиджака пять тысяч, и значит, принципы для меня не дороже жизни. Твои действия?

— Да ну, это херня какая-то, — заартачился Валера, не желая поддаваться внушению Мартина.

— Это реальная ситуация, в которой были миллионы людей. Я предлагаю тебе представить это и сказать, как бы ты поступил.

— Я с тобой пил-гулял, а ты, значит, подписал бы на меня доносец? — с прищуром спросил Валера, пытаясь съехать на шутовстве.

— Ты не знаешь, подпишу я или нет. Ты знаешь только, что я украл бы из чужого пиджака пять тысяч, а значит, можешь предполагать.

— Ну и катись на лесоповал, раз ты такой гандон!

— То есть ты подписал бы?

— Ну, ты же на меня подпишешь!

— Ты этого не знаешь, в том-то и дело. Ты только предполагаешь это на основе того, что под угрозой смерти я могу украсть. Но ты сам говорил только что — «любой человек в подобной ситуации украдет», значит, и ты тоже. Стало быть, в отношении принципов порядочности мы с тобой совершенно дико равны, и я тебя спрашиваю — сидя в кабинете следователя в тридцать седьмом году, подписал бы ты под угрозой вышки свидетельство против меня, зная, что я в этот момент делаю точно такой же выбор? Только давай честно, не пытаясь казаться лучше, чем есть. Мы же все тут дико правильные короли, верно?

Валера задумался. Насмешливые искры ненадолго погасли в его светлых глазах, отчего они стали безжизненными, но тут же вспыхнули вновь.

— А я скажу: дяденька следователь, все напишу как есть! Дайте только сперва протокол моего кореша почитать. Интересно, что он про меня накляузил.

— Такой возможности нет.

— А ты за гражданина следователя не решай! Вот привезут нас в подвалы, там и увидим, какая возможность есть, а какой нет!

Раздолбай засмеялся. Насмешка Валеры словно разбила чары, которыми опутал его Мартин, и он даже удивился, что всерьез терзался каким-то надуманным выбором.

— Моделировать этические дилеммы с тобой ни фига невозможно, — обиженно сказал Мартин. — Впредь отказываюсь вовлекать тебя в серьезные беседы и выходить за рамки номенклатурного веселого трындежа. Но чтобы не терять плодов нашей небесполезной дискуссии, предлагаю напоследок еще один выбор. — Мартин снова обратился к Раздолбаю. — Представь такой вариант: пока ты решаешь, украсть из моего пиджака пять тысяч или умереть завтра от рук бандитов, к тебе подходит следователь, случайно оказавшийся в поезде, и обещает уладить проблемы с долгами, если ты подпишешь маленькую бумажку — протокол, по которому Валере светит условный год. Подпишешь, и малознакомый чувак, с которым ты даже не доиграл партию в «кинга», поимеет немного проблем, зато ты останешься жив и не придется красть деньги, косвенно убивая этим чужую мать. Украсть-умереть-подписать — выбирай.

После остроумного ответа Валеры размышлять над «этическими дилеммами» Мартина не хотелось, а хотелось тоже шутить, по возможности еще более остроумно.

— Я скажу следователю: «Таки что вам этот мелкий кагтежник Валера? Есть гыба покгупнее!» — заговорил Раздолбай, изображая персонаж еврейского анекдота. — Сдам ему бандитов, которые ждут меня в Риге, и таки не надо будет ничего красть.

— Ха, боец, дай пять! — засмеялся Валера и подставил Раздолбаю ладонь, по которой тот радостно хлопнул. — А то он хитрый, договорился со следователем ловить в поезде лохов на живца. У него и пять штук-то в пиджаке фальшивые, ментами помеченные. Хорошо, ты не взял!

— Таки я сгазу просек эту фишку! Какой фгаер оставит в пиджаке башли, котогыми спасают больную маму?

Оседлав волну веселого балагурства, Валера и Раздолбай пустили в адрес Мартина еще десяток безобидных шпилек, которые тот принимал молча, с видом непопираемого достоинства. Когда юмор шутников иссяк и каждая новая острота стала получаться глупее предыдущей, Мартин покачал головой и снисходительно молвил:

— Дикие короли.

— Хватит умничать, доставай шампаня! — потребовал Валера.

— Шампаня дико. Но прежде чем нырнуть с вами в пучины бессмысленного кутежа, хочу все-таки оставить за собой последнее слово в единственной за сегодня полезной теме.

Перейти на страницу:

Все книги серии Похороните меня за плинтусом

Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2
Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2

Перед вами — продолжение культовой повести Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом». Герой «Плинтуса» вырос, ему девятнадцать лет, и все называют его Раздолбаем.Раздираемый противоречивыми желаниями и стремлениями, то подверженный влиянию других, то отстаивающий свои убеждения, Раздолбай будет узнавать жизнь методом проб и ошибок. Проститутки и секс, свобода, безнаказанность и бунт — с одной стороны; одна-единственная любимая девушка, образованные друзья и вера в Бога — с другой.Наверное, самое притягательное в новом романе Павла Санаева — предельная искренность главного героя. Он поделится с нами теми мыслями и чувствами, в которых мы боимся сами себе признаться.

Павел Владимирович Санаев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза