Хроники Раздолбая

Раздолбай поднял взгляд и увидел перед собой тщедушного мужчину лет тридцати, одетого в длинную черную хламиду, поверх которой была наброшена какая-то черная застиранная жилетка. Длинные, с редкой проседью, волосы незнакомца были закручены на затылке в хвостик и прикрыты сверху круглой черной шапочкой. Лицо усеивали редкие волоски, тщетно пытавшиеся собраться в бороду. Голубые глаза смотрели по-доброму, но как-то странно.

«Чокнутый», — решил сперва Раздолбай, но тут увидел, что черная хламида перепоясана ремнем, на пряжке которого выбито изображение церковного креста, и понял, кто перед ним.

Существование попов, которые изредка встречались на улице или в метро, Раздолбай считал необъяснимым феноменом. «Сколько лет объясняют людям, что религия — это сказка, которой цари до революции одурманивали народ, чтобы держать его в повиновении, — думал он, — и надо же, до сих пор находятся чудики, которые продолжают всерьез разыгрывать этот спектакль. Да это как если бы Деды Морозы с новогодних утренников продолжали весь год ходить в длинных красных шубах, кричать „хо-хо-хо!“ и обещать подарки. И еще требовали бы считать себя настоящими Сантами!»

— Чем вам, милый человек, не нравится моя газета, — с подчеркнутой до издевки вежливостью поинтересовался Раздолбай. Тщедушный попик отчего-то вызвал в нем раздражение, и хотелось немножко поглумиться над ним.

— Первый раз вижу газету с таким срамом на всю обложку, — искренне удивился попик. — Это что ж, у нас теперь издают такое?

— Издают, вон в ларьке лежит. И почему «срамом»? Отличная девушка, по-моему. Не находите? — усмехнулся Раздолбай и нарочито сунул попику под нос обложку с грудастой блондинкой, между раздвинутых ног которой было написано «Разбуди первобытную похоть».

Попик отвел глаза и даже как будто вздрогнул.

— И что там пишут? — осторожно спросил он.

— Про секс пишут. С кем, как… куда… — Раздолбай усмехнулся снова. Ему нравилось, что попик смущается и кажется еще более дремучим девственником, чем он сам.

— Зачем же вы греховную газету читаете? Искушаете себя. Начитаетесь, будете об этом все время думать. Не о Боге, не о вечной жизни…

— Вы мне еще про чертей со сковородками расскажите! — раздраженно перебил Раздолбай, заметив через окно, что на платформу заползает желто-синий хвост железнодорожного состава. Пора было идти к своему вагону, но напоследок хотелось оставить за собой веское слово и пригвоздить попика за всех обманутых и угнетенных народных предков.

— А вообще… Советуете думать о вечной жизни? — уточнил Раздолбай, подхватывая сумку с пола.

— Хотя бы не забывать.

— Я читал тут про технику пролонгации — это чтобы дольше делать то, что вы искушением называете. Вот пишут… — Раздолбай ткнул пальцем в статью и зачитал вслух: — «…в момент приближения оргазма подумайте о чем-нибудь постороннем, что вас охладит». Можно, я о вечной жизни в этот момент подумаю?

Попик, казалось, потерял дар речи, а довольный собой Раздолбай сложил газету, демонстративно глянул на часы и, не оборачиваясь, зашагал к поезду. Он даже удивлялся, почему этот безобидный человечек вызвал в нем такую злость и желание унизить его. Да, этот тщедушный чернец был из тех, кто дурил народ в прошлом; да, он посягнул на любимую газету, но было что-то еще… чуть ли не личные счеты. И тут Раздолбай вспомнил факт, который совсем стерся из его памяти, — в далеком детстве мама и бабушка его крестили.