Хроники российской Саньясы. Том 4

Затем Тоша совершенно отошел от наркотиков на несколько лет. А потом, когда стало все сгущаться, когда чернота стала темнее ночи, он опять стал их употреблять.

В.: Зачем ему, — человеку такой целеустремленности и кристальной ясности, понадобились наркотики?

В.Ч.: Это загадка, которую невозможно понять умом. Можно только догадываться, что испытывает человек, когда теряет ясность и благодать. Тут волком завоешь и подсядешь на все что угодно…

В.: Поток пропадал, да?

В.Ч.: Я не знаю, насколько пропал поток, потому что мне уже трудно судить о том, что действительно было у Тоши в душе. Это мое видение. Реальность — она другая. Это мое, сугубо личное преломление событий через призму моих архисубъективных ощущений…

Эта история… я от нее отошел уже. Я года два был в глубокой депрессии, мне даже рассказывать не хочется, потому что… Тоша вернулся. Но, — в каком смысле вернулся? Просидел я пару лет в депрессии — Тоша умер, физически умер. Но потом стало возникать ощущение присутствия, контакта, то, что он при жизни не сделал, не смог сделать, по каким-то причинам. Возможно, ошибка его, где-то он слетел. Безудержно агрессивный социум и все такое… Где-нибудь в Америке или в Индии такая ситуация была бы невозможна. Непонятная агрессия, непонятная злоба социальная, которая в нашем государстве присутствовала, да я и думаю, присутствует. Просто это под другим лицом сейчас. Эта вот темнота русского народа… Почему говорят «страшен русский бунт», — это агрессия, злоба, тупость какая-то, темнота.

В.: Слепая?

В.Ч.: Да нет, слепая ярость — она другая. Тут именно темнота. Нажрутся люди, наблюют… Вот был праздник города, так потом вся площадь была усеяна осколками бутылок. Идешь по щиколотку в пластике и бутылках. Зассанные подъезды… Вот это та же самая энергия, которая создает эту грязь, бескультурье и бардак, и эта аура русского народа в этом всем и проявляется. Это дает возможность происходить таким вещам, что были с нами. Тошина вина в том, что он просто не смог это вынести, потому что он был слишком яркий. Если свечка горит, ее не ставят под стол. А он настолько горел, настолько был светел, что на него все силы были ополчены.

В.: Как он погиб?

В.Ч.: Он умер в лесу. Его просто нашли мертвым в лесу, — остановка сердца. Он потом большую часть времени проводил в лесах. Он больше всего любил лес в своей жизни. Очень много красивых картин написал. Официальной церковью он не признается, вся его жизнь считается дьявольщиной. Его учение считают ортодоксальным. Но, очень многие люди после него обратились в Православие. Так что церковь должна быть ему благодарна. Люди не знали, куда себя приткнуть, где правая нога, а где левая, — Тоша дал толчок, после которого люди стали обращаться к каким-то религиям, к буддизму, христианству, стали на какие-то более безопасные ортодоксальные пути становиться. Где все камерное, елейное, ступенечки есть какие-то, по которым можно ступать.

А Тоша любил фразу — я помню, мы сидели у него дома на улице Верности, в пятницу вечером, — публика какая-то горлопанила во дворе… Тоша подошел, глянул в окно, стоит, как Ленин, смотрит на происходящее: — «Да, — прочувствованно, — великий русский и рабский народ». Фраза мне очень хорошо запомнилась. Он, как мне кажется, просто разлюбил людей, устал очень сильно. Трудно представить себе то напряжение, в котором он на самом деле жил. Ты говоришь: — «Человек, который был такой ясности и вдруг наркотики…». Но пойми ты, что ясность — одно дело, ты сидишь в горах, у тебя эта ясность, или ты сидишь в Индии, в Америке, где социум по отношению к тебе гораздо более положителен и дружелюбен, чем у нас. А здесь на тебя идет такая безудержная атака. Человек устает. Тоша это человек, который не сломался, он просто умер. Он никогда не сгибался.

В.: Как сейчас ты его чувствуешь?

В.Ч: Контакт с ним это как контакт с самим собой. Остановка какой-то суеты. Возникает какое-то понимание, какое-то чувство освобождения, ясности. Я всегда чувствую контакт с Тошей.

Если говорить об Илье, то он мне очень близкий человек, был и остается. Хотя мы совершенно разные, абсолютно. Через Тошу мы очень сильно связались и продолжали оставаться связанными. Вот Илья до сих пор говорит, что год или полтора, когда он находился с Тошей, были самыми яркими переживаниями его жизни. Короткая встреча с ним могла поменять все в человеческой жизни. У Тоши, кроме того, что какие-то духовные ученики остались, я, Илья, как выяснилось, — Карась, еще жена официальная осталась, Алла, с которой он жил достаточно мало, на самом деле. Она его забирала потом из дурки, и в последние два года жизни он жил у нее. И дочка Ася, она сейчас студентка биофака, она родила внука. Вот такая история. Но они православные христиане. Когда они вспоминают Тошу, они крестятся. Дочка его любит, конечно.