Хроники российской Саньясы. Том 4

Г: Нет, у меня два брака было, это был уже второй брак, он у меня почти совпал с началом моей семинарской деятельности. Так вот — почему они меня сдать в психушку хотели? Потому что я просыпался и, не открывая глаз, считал трещины на потолке. У меня была такая чувствительность, или миф о такой чувствительности, что моя магическая реальность с реальностью состыковывалась практически без напряга. Я видел людей насквозь, я видел органы, видел какие-то ауры, затемнения, диагностировал, лечил, и все это было для меня настолько просто и легко, что в моей реальности практически никаких разночтений не происходило.

В: Сейчас это ушло?

Г: Сейчас это не ушло. Сейчас мне нужно от получаса до двух-трех часов, чтобы ввести себя в это состояние.

В: Есть технология входа.

Г: Есть технология устойчивого входа. Но интерес к этой зоне практически пропал. Я достигаю тех же эффектов другими способами, не впадая с экстатические режимы, шаманские. Менее энергозатратно.

Так вот я начал про Мелиховку. Туда приехал аж из Франции мальчик, наверное, шизоид. Звали его, мне кажется, Жан. На русском не говорит ни хрена. Так вот, где-то на четвертый день он окончательно стал неадекватным. То есть, «съехал». Ходил, бродил, совершал разные поступки. С крыши пытался прыгать. Не чтобы разбиться, а ему интересно было.

В: Полетать захотел, да?

Г: Что-то в этом духе. В конце семинара к нему уже приставили игратехников, чтобы его берегли. Все-таки ценный зарубежный кадр. Но в конце концов в Ростове он от них сбежал на улице. Там была целая история. Его поймали, куда-то посадили, опять сбежал — опять отловили, нашли, вытащили, и отправили, слава богу, во Францию. Подобные случаи были не единичны. Но почему? Мне кажется, очень важно разобраться в первопричинах. На моих семинарах тоже была пара случаев, то есть я сам лично отвозил в психушку женщину со своего семинара. Мне кажется, разница здесь не принципиальная, а количественная. Все мы немножко сумасшедшие. Есть такая версия, по крайней мере. Ну, не все, хорошо. Многие нормальные люди — сумасшедшие, но количество этой сумасшедшинки в каждом различно. И вот то, что ты называешь нормой, есть такая некая социальная норма, какая допускается. Вот эта сумасшедшесть — вот он шнурки на черных ботинках предпочитает белыми носить — это его индивидуальность так проявляется, это ничего. То, что он вилкой борщ ест — ну, вот так приучили, пустяки. Некоторые палочками едят, а он вилкой. Тоже ничего. А вот если он этой вилкой начинает соседу в глаз тыкать, это уже как бы за гранью.

В: Ситуация такова, что ты можешь пребывать в своих глюках сколь угодно отличающихся от общепринятых реальностей. Но если приезжают санитары и ты говоришь: «вы в белых халатах, у вас два глаза и нос, все нормально, дважды два четыре», — ты имеешь возможность войти в разделенную реальность, конвенциальную реальность. Если это никого не оскорбляет, ты можешь быть более-менее адекватен своему восприятию. Тебе могут являться демоны, бесы, сущности, — кто угодно, — но приходя в общественное заведение, ты правильно отвечаешь на тестовые вопросы.

Г: Вот как бы норма. Если адекватен в социальном смысле, то все в порядке. В этом смысле на семинаре создавалась ситуация, у Золотова в частности, да и у меня на семинаре, когда мы провоцируем возможность выхода. Это специфическое пространство. Здесь, на семинаре, можно попробовать выйти за пределы конвенциальной реальности. Если ты никого в глаз вилкой не тыкаешь, пожалуйста, поживи по-другому, не так, как, тебе говорили, ты должен жить. Живи как ты хочешь. Провоцировали именно это. И многие начинали в это играть и, на семинаре крайней мере, заигрывались. И вот здесь с точки зрения обычного социума он сходил с ума, и я сходил с ума. Но с точки зрения семинара он действовал в рамках игры. Никто не прыгал с крыши на моих глазах, никто не тыкал вилкой в соседа. Если большинство из этих людей, участников, которые заигрывались, не просто нормально играли, расширяли, свои рамки, а заигрывались, они были очень сильно шизоидны, но безопасны для окружающих. Я не видел ни одного агрессивного случая в этом смысле. Даже этот Жан — он убегал, он делал что хотел, но никого не обижал. Совершенно безобидное существо. И если я ему говорил: «Жан, подай мне салфетку», он подавал.

В: Мы можем сходить в психбольницу и найти там массу таких Жанов, у которых, тем не менее, стоит реальный, непридуманный, ненавязанный диагноз.

Г: Совершенно верно.

В: Существовать самостоятельно сложно в этом случае.

Г: Да.

В: Он не агрессивен, но это тихое помешательство…