Хроники Рыжей (Трилогия)

А сейчас я сидела на полу в оружейной зале, листала пожелтевшие от старости страницы Хроник Бальдура и попутно подробно анализировала прошлое, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Прошлое – как тесно переплетается оно с настоящим, как сильно влияет на будущее! Кажется, я поняла это только сейчас, беспристрастно оценив деяния дней ушедших и вспомнив все. Я нашла допущенную мною ошибку, ставшую для нас роковой. Именно она, а отнюдь не волшба Саймонариэля, во всем мне сознавшегося, воспрепятствовала возвращению Астора, так и не сумевшего прорваться в мир живых. И эта ошибка лежала целиком на моей совести. Любовь не терпит эгоизма. Любовь невозможно использовать в каких–либо корыстных целях, преследуя личную выгоду. Любовь все равно почувствует присутствующую в нас фальшь и не простит низменного обмана. Я любила Астора не ради него самого, а лишь ради себя, предвкушая, какое неземное счастье доставит он мне своим возвращением, и ничуть не заботясь о том, какое счастье я способна подарить ему взамен. Пророк Логрин оказался прав – нужно творить добро не ради личной выгоды, а ради самого добра. Счастье пугливо и хрупко, его невозможно вымолить или украсть, его можно лишь создать, причем только своими руками и делами. Я оказалась недостойной возвращения Астора, но заслуживала ли я его теперь, изменившись сама и изменив окружающий меня мир? Возможно, любовь и правда не поддается реанимации, но почему же тогда день за днем я взываю к ней снова и снова, призывая воротиться в мое сердце уже не ради меня самой, а хотя бы ради него – мужчины, скитающегося в пустоте небытия? И ведь сейчас я готова заплатить любую цену за то, чтобы душа Астора все–таки обрела свое заслуженное счастье, пусть даже за счет моей разбитой жизни…

Я уже почти забыла, как может звучать новая песня, но сегодня она родилась сама, вобрав в себя всю боль моей истощенной страданием души:

Я знаю, смерть – необратима,

Так отчего пытаюсь вновь

Не проходя спокойно мимо,

Реанимировать любовь?

Любовь по краю смерти бродит,

Но, не страшась беды оков,

Цепочкой за собою водит

Слепых, беспечных дураков.

Вот, плотно к линии обрыва

Расставив обреченных в ряд,

Любовь речет слова призыва…

Слепцы ее благодарят…

И каждый, кто решился с кручи

Шагнуть, поверив в страсти нить,

На миг короткий мрака тучи

Сумел собою осветить.

Сгораем искрами в полете,

Сверкаем ярко – как смогли, —

Ведь нынче, право, не в почете

Те, кто сумел достичь земли.

А тот один, кто тверди грешной

Коснулся – и остался жить,

Ужасной гибелью неспешной

За это должен заплатить.

Душевным болен он терзаньем,

В нем заживо свернется кровь,

Но он, глупец, горит желаньем

Реанимировать любовь…

Мое прошлое стало воистину бесценным даром, принесшим мне десятки полезных уроков. Я много узнала и много испытала, я выполнила данные обещания и изведала множество тайн нашего мира, но при этом я все равно не смогла постичь главного – почему на кожаной обложке книги до сих пор не появилось название, когда–то обещанное мне Единорогом в Храме света? Значило ли это, что мой путь еще не закончен? И почему в Хрониках остался еще один чистый лист – единственный, самый последний… Последняя веха на длинном жизненном пути…

Я смотрела на этот пустой лист, и желание заполнить его становилось невыносимым. Я должна увековечить на нем нечто заповедное и недоступное – то, без чего моя жизнь стала пустой и бессмысленной… Я сняла со стены маленький кинжал и провела по своей ладони его острым кончиком. Несколько капель алой крови вытекли из свежего пореза и упали на чистый лист, складываясь в буквы, образовавшие самое дорогое для меня имя. Имя того, кто так и остался тем нереальным, горьким, краденым счастьем, коего я не смогла обрести, невзирая на все мои победы и поражения. Наивысшим счастьем, по–прежнему недостижимым для меня даже в этот самый миг…

Астор.

Я еще немного полюбовалась затейливо выписанными буквами и решительно захлопнула книгу, строго–настрого запретив себе когда–нибудь впредь ворошить страницы прошлого, понапрасну беспокоя спящих в нем призраков… Я недоверчиво разглядывала обтянутую кожей обложку Хроник, потому что на ней вдруг проступила, появившись откуда–то из пустоты, золотая надпись, выдавленная крупно и уверенно: «Хроники Рыжей». То самое название, некогда придуманное Единорогом… Так неужели все требуемое – свершилось и мой путь подошел к концу?

Я убрала книгу обратно в футляр и радостно вдохнула полной грудью, ощущая появившийся в воздухе новый, сладостный привкус. Наверно, именно так пахнут счастье, свобода и любовь, обретенные ценой нелегких потерь и испытаний. И что–то нежное, незаметно пробудившееся в глубине моей обновленной души, а прямо в сию минуту – распускающееся лепестками полностью созревшего бутона, уверенно подсказывало: семь лет сплошного невезения, напророченные мне разбитыми зеркалами, истекли…

Все в нашем мире, да и в моей жизни тоже, наконец–то вырвалось из плена забвения и неудач, возвращаясь на круги своя!

Ну или почти все…

Эпилог