Хроники ржавчины и песка

Все же я отчасти благодарен Робредо за то, что он в какой-то степени «вернул» мне отца. Папа снова был рядом, хотя сначала я боялся даже представить, как именно: что от него осталось, а что – утрачено навсегда.

Зубы, лежавшие в чашке, конечно, принадлежали ему, как и кровь, которая постоянно капала из труб на потолке. Потом я нашел и сапоги – они зацепились за пару поршней. Маленькие птички то и дело носили в клювах пучки его волос.

С того дня Робредо/папа стал говорить со мной регулярно.

И со временем я осознал свою судьбу и свое новое предназначение.

Он – пленник. Заложник. Жертва. Уцелевший.

– Ты будешь заниматься яйцами!

Мальчик заревел.

– Папа!

– Будешь вести журнал и записывать, когда и кто вылупился.

Услышав эти слова, механическое созданьице выскочило из укрытия и засеменило в центр помещения. Оно уже заметно подросло.

– И… – Тррр… тррррррк… такк…

Цилиндр выпал из пианолы, подлетел вверх и – бах – свалился в гуано. Голос прервался.

– Я й ц а м и?

Юсуфф подобрал цилиндр, снова почистил его и вставил на место, чтобы услышать ответ.

– Да, да, яйцами. Будешь их хранителем. А я продолжу оплод…

– ДР… ТРРР… ТАККК!}

Бах! Цилиндры были слишком грязными, чтобы работать нормально. Сначала нужно как-нибудь их почистить. А еще держать наготове несколько запасных, чтобы Робредо мог давать и сложные инструкции – ведь, похоже, когда корабль разговаривает, голос не следует рисунку, заданному дырочками, и вот так, самостоятельно, может произнести только несколько слов.

Он снова вставил цилиндр.

– А если я не стану этого делать?

– Гд… гда… гадддааххх хааххх… – Это что, смех? Похоже на то.

ТРРРРР… ТТА… ТАККК!

Я обшаривал корабль до самого заката. Не нашел ни люков на переборках или в полу, чтобы выбраться, ни лестниц, ни веревок, чтобы вскарабкаться на свод из металлических панелей. Но даже сумей я залезть наверх, мне бы не поздоровилось, хотя на страже осталось всего несколько птиц. Они заклевали бы меня до смерти или, по крайней мере, столкнули обратно, чтобы отбить всякую охоту пробовать еще раз.

На капитанском мостике – во всяком случае, мне показалось, что это он, – я нашел несколько карт: они были завернуты трубочкой, вставлены одна в другую и засунуты в цилиндры больше метра высотой. Весь пол там – в засохших сгустках полупрозрачной субстанции, в чем-то вроде застывшего, неподвижного желатина, с окаменевшими внутри насекомыми. Не представляю, что это, но из щелей корпуса свисали лохмотья такого же вещества – как будто с его помощью можно выглянуть наружу, не боясь ветра или поднятого колесами песка.

Повсюду я находил самые невероятные приспособления, предназначения которых не понимал. И боялся, что все это – дело рук дьявола.

Мне было ужасно страшно, но потом горечь и отчаяние оттеснило банальное чувство голода. За весь день я съел только недожаренную ящерицу, так что желудок у меня начинало сводить судорогами.

Я облазил каждый уголок и нашел все что угодно, кроме еды. В шкафчиках в каком-то помещении – в бывшей раздевалке, наверное, – я обнаружил сухую одежду, которая была велика мне размера на два, пару рабочих рукавиц и зажигалку. А еще большую тетрадь, на первых страницах которой отмечали свои смены кочегары машинного отделения – Санчис, Манолете и Паблито. Эти листы я вырвал, а на остальных стал записывать то, что приказал Робредо. Решил: раз я должен работать, то каким-то образом меня будут кормить.

Когда я вернулся в машинный зал, под сводчатым потолком среди механизмов меня ждали два яйца.

Но сразу Юсуфф их не заметил. Он переоделся, расстелил не просохшую еще рубашку на полу, под одной из машин, куда падали солнечные лучи. Нашел в рундуке слишком большие сапоги и более-менее подходящие башмаки и надел их.

Мобильные перегородки начали с лязгом смыкаться. Полоска света на измазанном белой жижей полу становилась все у́же.

Почти все пернатые успели вернуться в свои гнезда; теперь на охоту отправлялись ночные хищники. Какая-то птица спустилась сверху, чтобы показать Юсуффу дар, приготовленный для него Робредо.

Ковыляя, она обошла вокруг одного яйца, а потом ткнула его клювом так, что оно откатилось в белую гущу.

Юсуфф подождал, пока птица отойдет, и, протянув руку, схватил первую половинку своего ужина. Ногтем аккуратно расковырял скорлупу и с жадностью высосал содержимое.

Его окружал прозрачный свет, исходящий от гуано: он затуманивал тени и превращал каждый силуэт в зловещий призрак.

Из-под какого-то механизма выбралось то самое новорожденное механическое созданьице и с разбега прыгнуло на второе яйцо, расколошматив его вдребезги. Потом взмахнуло крылом и скрылось в темноте.

– Ах ты, гаденыш!

Вытекшие из скорлупы белок и желток смешались с птичьим пометом.

– Ну я тебе покажу!

Вот так мне, невольному пленнику, предстояло провести первую ночь на Робредо. С тех пор минуло уже девятнадцать лет, но воспоминания все так же обжигают память. Стоит мне закрыть глаза, как я снова чувствую запах мрака этих медленно тянущихся ночных часов.