Хроники семьи Волковых

А Вера Масная вскоре вышла замуж за своего Андрея, и с их сыном Толей я училась в одном классе. А потом Анатолий Андреевич много лет работал врачом-терапевтом в заводской поликлинике ХТЗ…

Первый разговор Ани с Николаем был случайный и короткий. Летом в общежитии шёл ремонт, помогали все — и учителя, и воспитатели, и воспитанники. В красном уголке Аня разминала руками замазку для окон. Николай подошёл, стал рядом.

— Словно тесто замешиваете, — сказал, — так ловко и красиво. Наверное, хорошо вареники лепите.

Она засмеялась:

— А вы что, вареники любите?

Он тоже засмеялся:

— А кто же их не любит!

Впрочем, может и не такой случайный был тот разговор, и не случайно он подошёл к ней…

Однако ухаживать по-настоящему начал Николай за Аней только через год. Вместе с ещё одним молодым человеком — мастером ФЗО, он стал приходить к ним в комнату. Мастер уделял внимание соседке по комнате — Вере, а Николай — явно Ане. Однако девушки к ним серьёзно не относились. Посидят, поболтают, посмеются, частушечки пропоют, и всё — пора, ребята, уходите! Так тянулось долго. Аня не испытывала к Николаю пылких чувств, держалась отстранённо. Или, как говорили тогда, — «гнала от себя». Однако он не отступался, и она понемногу к нему привыкла: к тому, что он всегда рядом, что можно попросить его что-то помочь, посоветоваться, обсудить с ним прочитанную книгу, поскольку он, в отличие от многих других их товарищей, тоже очень любил читать…

В это время за ней ухаживал ещё один работник ФЗО, политрук Сурженко. Он напоминал Ане Васю Кочукова: невысокий, коренастый, русоволосый, открытое лицо, короткий, чуть вздёрнутый нос. Симпатичный, но не красавец — Василий был интереснее. Однако держался Сурженко с большим достоинством, гордо. Бывало, прогуливались они, в кино ходили. Но уже маячил постоянно рядом Поляков, и Аня ловила себя на том, что скучает, если долго не видит, думает о нём, ищет взглядом.

А потом Сурженко срочно уехал. Все знали, что послали его, как фронтовика и коммуниста, на Западную Украину, где шла настоящая война с бандами бандеровцев. Уже после его отъезда кто-то из воспитателей-мужчин сказал Ане: «Из-за твоего маникюра Сурженко на тебе жениться не хотел». А дело было вот в чём: был политрук парнем деревенским и собирался, женившись, вернуться жить в деревню, обзавестись хозяйством. Но Аня явно на роль такой жены не подходила: у неё были длинные, ухоженные и накрашенные ногти. Разве с такими ногтями за скотиной и огородом ходить будешь?.. Аня, услышав такое, посмеялась: она и Сурженко-то не воспринимала как жениха, а уж в деревню и подавно бы не поехала!

Николай ненавязчиво, но упорно старался быть рядом с Аней. Если не домой к ней приходил, то находил на работе. Все в ФЗО уже видели, что Поляков «ходит» за Волковой, а та его «гонит». И Ане то мастер, то воспитатель, то ещё кто-нибудь стали говорить о Николае хорошие слова. Было известно, что он выпивает: ребята из его группы, уезжая на воскресенье или праздники домой, в сёла, привозили оттуда самогон, угощали. Он не отказывался, но вот выпившим его на работе никогда не видели. И коллеги Ане говорили: «Поляков совсем бросит пить, если его взять в крепкие руки». Намекая, что такие руки — у неё…

Вода камень точит. Аня всё чаще стала думать: «А почему бы и нет? Я к нему уже привыкла, он мне нравится. В самом деле, хороший человек. А мне ведь уже тридцать лет, пора создавать семью…»

Летом школу фабрично-заводского обучения расформировали: на её основе осенью должно было заработать ремесленное училище. Учеников уже не было, но педагогический состав ещё ожидал — кого куда распределят. А пока всех послали работать в подшефный заводской колхоз, на зерно: сушить, веять, собирать в мешки, вывозить. Там, в колхозе, Аня уже не избегала Николая. Каждый вечер, после работы, они гуляли: ходили по окраине посёлка, вдоль поля. Однажды, проходя мимо стога сена, спугнули ненароком парочку — своих же воспитательницу и баяниста. Аня посчитала, что те тоже просто гуляют, присели отдохнуть. Но Николай сказал:

— Да между ними давно уже всё есть! Это только ты не позволяешь мне даже поцеловать себя.

Там, в колхозе, Николай надорвался, тягая мешки с зерном — работал-то он всегда на совесть. По возвращении в город болел, не выходил на работу. Аня и ещё две воспитательницы пошли его проведать. В доме их встретили две женщины, те самые, что подходили к Ане на огороде — мачеха и её племянница Шура. Встретили холодно, неприветливо, потому они долго не задержались.

В то время Аня уже жила одна в своей комнате: соседки разъехались на новые места и новые работы. Вечерами она читала, но часто, прикрыв книгу, думала о Полякове. Его слова в колхозе: «Только ты не позволяешь мне даже поцеловать себя…» — волновали, навевали воспоминания. И Вася Кочуков, и Володя Жага говорили ей нечто подобное… И как они, Николай тоже сдержан, застенчив, боится обидеть её… Когда через три дня, Николай, уже выздоровевший, пришёл к ней, Аня впервые позволила ему остаться.