— Я тебе не нравлюсь, — повторила Китана, которую все больше охватывало странное ошеломление, как будто она сильно ударилась головой. Темнота, окутывавшая комнату, выцветала и блекла, шла рябью от наполнивших глаза слез.
— Не говорите чепухи. Лучше уходите. С меня хватит ваших капризов, глупых выходок и вообще всего… Этого.
— Хорошо, — выплюнула Китана, развернулась на каблуках. — Как хочешь. Я ухожу. Ты доволен?
— Стойте. Ладно, так и быть. Поговорим об этом первый и последний раз. Только…
— Что только?
— Пообещайте, что обойдется без рыданий, оскорблений и прочего, что вы делаете, когда вам что-то не по душе.
Китана пожала плечами, забыв, что он вряд ли сможет различить в темноте ее движения, нащупала на полу перевернутый стол, потянула вверх. Саб-Зиро поспешил помочь ей, и вскоре они сидели друг напротив друга.
— Я не могу быть с вами так, как вы хотите, — заговорил Саб-Зиро, когда пауза стала невыносимо долгой. — Не потому, что вы мне не нравитесь, а потому, что это будет неслыханным нарушением обетов и приличий. Это будет подло и по отношению к вам, и по отношению к Императору…
— Нет. Нет, нет и нет, — протестующе взмахнула рукой Китана. — Ты собираешься и сюда приплести Императора, свои обеты и нерушимые клятвы?
— Вас забавляет моя верность собственным принципам и желание придерживаться того, что я считаю единственно правильным и возможным? Что ж, пусть так, но вам придется с этим считаться. Если вас не смущает положение, в котором вы окажетесь, пойди я на то, чего вы хотите, поймите правильно: я верен своим обетам. Принципы, по которым живет клан, для меня непреложны. Нам не позволено связываться с женщинами и заводить семьи, и пусть раньше это правило нарушалось, теперь оно соблюдается безукоризненно. Я сам вернул твердое следование обетам во главу угла, и это стоило мне немалых усилий. Потому я должен быть примером…
— Ты просто трус. Или я тебе безразлична, а все твои взгляды и слова и прочее — это подлая бесстыдная ложь. Видимо, чтобы унизить меня посильнее, вот только чем я это заслужила? — горько сказала Китана, которая, как ни пыталась осмыслить услышанное, не могла принять мысли, что какие-то клятвы могут быть важнее собственных чувств.
— Нет. Все не так, — проговорил он зло. — Совсем не так. Безразличие… Я дорого бы заплатил, чтобы вы оказались правы, но вы ошибаетесь. Это… Мне кажется, это сродни болезни или скорее одержимости. Я сам не знаю, когда это началось. Поначалу я считал общение с вами утомительным, хоть и заслуженным наказанием, и мне требовалось немало сил для того, чтобы просто выносить ваше присутствие. Потом я стал наблюдать за вами — от скуки. Прислушиваться, присматриваться. Это было необдуманно, но я и предположить не мог… — Саб-Зиро запнулся, помолчал немного и продолжал: — Сперва я просто жалел вас. Сочувствовал. Мне казалось, дело в молодости, неопытности и отсутствии должного контроля над чувствами. Я решил, что раз уж мне приходится наблюдать за вами, я могу попытаться помочь. Сделать то, что у меня не получилось с Куай Ляном. А потом я вдруг обнаружил, что ваше безумие передалось мне и лишило меня рассудка. Я вижу только вас, слышу только вас и постоянно беспокоюсь о вашем благополучии, как бы вы не повредили сами себе или кто-то не обидел вас. Когда я увидел следы на вашем горле, когда застал вас идущей к открытому окну… Даже вернувшись в клан, я не избавился от этого проклятия, а тут вы еще и вздумали вызвать меня, будто я ваш личный слуга… Это стало наваждением. Вы все разрушили. Я больше не понимаю, где вы, а где я. Сегодня, когда вам вздумалось уехать с этим негодяем, я впервые за долгое время не знал, что мне делать. Вы сделали меня слабым. Превратили в ничтожество. Ваша жизнь стала моей жизнью, и ничего уже не исправить. Ваши интересы теперь для меня важнее всего, клана, Императора, меня самого. Я сам себе больше не верю. Вы отравили меня. Я чувствую ваше дыхание, как будто свое собственное, и мои мысли мне больше не принадлежат. Я бесчестен, как бы ни пытался убедить себя в обратном. Сейчас мне удалось остановиться, но это ничего не значит. Мысленно я уже сотни раз нарушил все мыслимые и немыслимые обеты.
Шокированная Китана долго не могла собраться с мыслями. Она чувствовала себя и обрадованной, и оскорбленной до глубины души, и не знала, какому побуждению поддаться.
— Послушай, ты говоришь, что исправить ничего уже нельзя. Но тогда какой смысл в пустом упрямстве и упорном следовании обетам, которые ничего для тебя не значат? Раз я для тебя так важна, просто забудь обо всем этом.
— Для меня имеет значение моя честь и верность собственному слову. Не говорил ли я вам, что нужно поступать правильно, даже если в твоих глазах это уже не имеет смысла, кажется слишком трудным или противоречит низменным желаниям? Неужели вы считаете, что, совершив грех и поддавшись пагубной страсти в мыслях, я позволю себе пасть еще глубже?