Хроники судебного медика — 2

Завтра где-то, кто знает — где? -

Война, эпидемия, снежный буран,

Космоса Черные дыры.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

В связи с этим возникали сакральные вопросы о Судьбе, Роке и, естественно, о Боге. Я давно заметил, что с приходом к власти «реформаторов» даже говорить о том, что ты неверующий, стало чем-то неудобным, словно ты случайно издал в обществе неприличный звук; на тебя начинали смотреть в лучшем случае с сочувствием, как на юродивого, в худшем, как на прокаженного. Причем Веру отождествляли и отождествляют именно с церковью, и упор делается на восстановление именно внешней церковной атрибутики. Что касается души, то чужая душа — потемки, ее надо формировать с младых ногтей. А кому она нужна-то сейчас, чужая душа?

Но, во-первых, церковь и Бог — это не одно и то же, о чем я писал в предыдущих «Очерках». Во-вторых, разве у нас в стране отменили свободу совести и вероисповедания, в том числе и право — быть атеистом?

Воспитание и медицинское образование сформировали меня твердым материалистом, в чем я не вижу ничего постыдного, не заслуживающего прощения; по крайней мере, это обстоятельство не является для меня укором в собственной неполноценности. Я не исключаю существования некоего «Творца», «Абсолюта» или «Высшего Разума», «вдохнувшего» жизнь в нашу Вселенную, но не в том традиционном и примитивном смысле, как его трактуют в виде Бога, жестокого или милосердного, различные религиозные конфессии. Это «Великое Космическое Нечто», словно в лабораторной колбе, дало толчок к появлению Вселенной, запустило «химическую реакцию», приведшую к появлению жизни на микроскопическом островке нашей Вселенной — планете Земля. И эволюция жизни на Земле развивается по законам этой «химической реакции», а «Создателю» дела нет до того, что творится в колбе; таких колб и пробирок в его лаборатории великое множество. И поэтому мольбы и молитвы, возносимые каждым отдельным человеком, это крик отчаяния в пустоту, основанный на элементарном страхе перед неизбежной смертью и нежеланием смириться, что после нее наступает полное и окончательное небытие. Отсюда возникали и развивались идеи о загробной жизни, о реинкарнации, о Рае и Аде и некоторые другие. Если отнять у большинства людей надежду на то, что, что с окончанием их земной жизни она не будет продолжена в какой-либо другой форме, существование человека станет невыносимым. В этом положительный фактор любой религии, которая помогает верующему подготовиться к концу своего земного пребывания и достойно встретить его.

Не каждому дано принять смерть с философским спокойствием, презрением и иронией, как это случилось со средневековым французским поэтом Франсуа Вийоном. За свою не слишком длинную жизнь он был и солдатом, и бродягой, и преступником. Приговоренный к смертной казни через повешение, Вийон свою последнюю ночь провел не в исповедальных молитвах и не в покаянии в совершенных грехах, а написал следующее четверостишье (перевод Ильи Эренбурга), выразив оригинальное отношение к бренности бытия:

Я — Франсуа, чему не рад.

Настигла смерть злодея.

И сколько весит этот зад,

Узнает завтра шея.

Вера в Бога — вопрос очень личный, интимный. Когда ее демонстрируют напоказ, возникает определенное сомнение в искренности такого верующего. Нет ничего фальшивее облика бывшего партийного функционера, громившего в прежние годы храмы и изгонявшего из состава членов парторганизации человека только за то, что его ребенка тайком окрестила несознательная, дремучая мать-старушка. А нынче, в «демократические» времена, особенно, когда снимает телевидение: публично, истово осеняющего узловатыми перстами свой нечестивый лоб, припадающего постными губами к чудотворной иконе, опускающегося перед алтарем на негнущиеся, подагрические колени. В изменении мировоззрения человека все-таки должна быть какая-то последовательность и логика. В массовое прозрение вчерашних иконоборцев мне не верится.