Хроники сыска (сборник)

– Не знаю, не я покупал. Что случилось?

– А каких денег стоит ваша свобода, господин выгнанный юнкер? Ах, простите – поручик.

Гаранжи молчал, внимательно разглядывая пристава и, видимо, лихорадочно соображая.

– У нас мало времени, Василий Георгиевич. Я располагаю важными сведениями. И желаю их вам продать. Советую соглашаться, пожалуйста.

– Пятьсот рублей.

– Десять тысяч.

– Вы с ума сошли, ротмистр!

Фабрициус молча развернулся и пошел к выходу. Гаранжи схватил его за рукав.

– Но поймите – в доме сейчас просто нет таких денег! Завтра я пойду в банк…

– Завтра вы уже никуда не пойдете, – бросил через плечо пристав, не останавливаясь.

– Стойте! – решительно сказал Гаранжи. – Дайте мне одну минуту.

Фабрициус встал, опершись воинственно о шашку. Лжепоручик скрылся в покоях и вскоре вышел оттуда с бархатным футляром в руках.

– Вот! Здесь кулон – большой сапфир в золоте, обсыпанный стразами. Отдано за него восемь тысяч.

Пристав порылся в кармане шинели и вынул оттуда сильную лупу! Он принялся внимательно разглядывать камень. Изучив, молча кивнул и убрал камень и лупу уже во внутренний карман мундирного сюртука.

– Ну?

– Абгемахт[42]. Ваша бывшая кухарка Киенкова сидит сейчас у Благово и диктует признательные показания. Как только она их подпишет, тот едет к прокурору за разрешением на ваш арест. У вас имеется час, пожалуйста. Ну как, стоит эта новость вашего сапфира?

И ушел, звеня шпорами, по-немецки прямой и величественный. А Гаранжи остался стоять, словно пораженный молнией. Три или четыре минуты провел он в передней, ничего не замечая, погруженный в свои мысли. Потом встрепенулся, повеселел, сказал сам себе энергично: «Так!» – и отправился во внутренние комнаты.

Встревоженная Бурмистрова дожидалась его в будуаре. Гаранжи вошел белее мела, решительная складка перерезала его лоб.

– Что случилось, любимый?

– Мы пропали, Анастасия. Всему конец! Фабрициус рассказал: подлая кухарка выдала. Через час здесь будет полиция, чтобы арестовать нас обоих.

– Ой! Что же нам теперь делать? Что делать? Боже мой, боже мой…

– Про себя я уже решил. Ты хоть понимаешь, что нас разлучат на много лет, если не навсегда? А я не могу прожить без тебя, Анастасия, ни дня! Ни часу! Поэтому решено: я покончу с собой, сейчас же, не дожидаясь этих ищеек.

– А я? Как же я? Что станет со мной?

– Ты живи; ты должна жить. Ради меня и вместо меня!

– Ни за что, Базиль! Ни за что я не оставлю тебя одного! Возьми меня с собой в тот, другой мир – надеюсь, он лучше этого… Мы уйдем из жизни только вместе!

– Правда? – просветлел Гаранжи. – И ты действительно готова к этому? Спасибо, любимая! Я тебе верил. Но надобно торопиться… Мы уйдем взявшись за руки и уже никогда более не станем разлучаться. Иначе – ты только представь! – каторга, кандалы, грязная казарма и грубые люди кругом. И совсем нет тебя! О! Я этого не перенесу. Лучше сразу, сейчас, вместе, обнявшись напоследок.

Бурмистрова смотрела на своего любовника восторженно, лицо ее сделалось в этот момент одухотворенным и даже привлекательным.

– Ты прав, мой любимый; впрочем, ты всегда бываешь прав. Давай немедленно, пока чувствуем в себе решительность. Жизнь без тебя и мне ни к чему…

– Но, знаешь, у меня есть идея, – сказал Гаранжи. – О нашей смерти много будут говорить в городе. В вашем скучном городе… Покажем этим людям, как надо любить на самом деле!

– Что ты задумал, любимый?

– Я напишу прощальную записку, в которой всю вину возьму на себя, а тебя полностью оправдаю. И ты сделаешь то же самое, но наоборот.

– Зачем? – озадаченно посмотрела на своего Базиля Бурмистрова.

– Ну, как же! Мы положим их на стол рядом… Пусть знают, что, даже умирая, я думал лишь о тебе, а ты обо мне. И их черствые сердца запоздало, но дрогнут.

– Ой, поняла! – Анастасия от восторга даже захлопала в ладоши. – Мой Базиль! Ты даже смерть умеешь обставить красиво! О, какой ты… Скорее перо и бумагу – покажем этим гадким людям, как мы любили друг друга!

Гаранжи сел и очень быстро, без поправок написал мелким изящным почерком:

«Я, Василий Гаранжи, уходя из жизни, имею сообщить следующее: в смерти Ивана Бурмистрова виновен только я один. Анастасия Павловна ни в чем не повинна ни перед Богом, ни перед людьми. Она была мною обманута и действовала под влиянием заблуждения. Не судите эту женщину, судите лишь меня. Я же пошел на это ради любви. Прощайте!»

Бурмистрова с любопытством прочитала этот текст и одобрила:

– Ах, как складно! Словно в романе де Вильмонта «Роковые чувства»!

Она села и попыталась написать собственную записку. Долго морщила лоб, но ничего придумать не сумела и переписала слово в слово текст Гаранжи, только от своего имени. Тот в это время разливал по бокалам отраву.

– Все, уф… Наливай! Ах, нет же, не в разные фужеры! Мы выпьем из одного – так романтичнее.

По красивому лицу Базиля пробежала тень, но он быстро оправился:

– Но, дорогая, я хочу выпить с тобой на брудершафт, в последний раз! И потом, посмотри на этот хрусталь. Помнишь? Тот самый… Первый поцелуй… Мы пили тогда из них же.