Хроники сыска (сборник)

– Угу, – ответил Гаранжи и без замаха ударил Лыкова в висок. Тот мгновенно выбросил ладонь и, как мяч на лету, поймал кулак. Юнкер пытался вырваться, сопел, однако правая рука его словно увязла в бетоне. Тогда он зашарил левой у себя за спиной, но и здесь не преуспел. Сыщик рывком бросил противника на колени, выхватил «Смит-Вессон» из-за его ремня и отбросил в сторону.

– Другому я сломал бы пальцы, но не тебе. Иначе на каторге запишешься в легкие работы, как увечный, а тебе надо тачку катать. Лет двадцать.

Гаранжи оказался в унизительной для себя коленопреклоненной позе, обезоруженный и беспомощный. Обманчиво заурядный на вид, Лыков легко пригнул его к полу и не отпускал. При этом еще и рассуждал, словно про себя:

– Врезать? Не врезать? Пожалуй, стоит. Баю-баюшки-баю, колотушек надаю…

– Нет! – взвизгнул Гаранжи, испуганно закрывая лицо свободной рукой.

– Не надо было людей убивать; не люблю я этого, – серьезно ответил Лыков и приложился от души.

Через минуту, все еще оглушенный, Гаранжи уезжал в пролетке в острог.

Утром следующего дня его привезли к Благово на допрос. С фонарем под глазом и разбитой губой, юнкер уже не был так красив. Коллежский советник молча выложил перед арестованным письма-улики, дал время перечитать, потом сказал:

– Много я видел всякой мрази на своем веку, но такое… Ей-богу, жаль, что у нас нет смертной казни за уголовные преступления. Я бы повесил… Гаранжи! Неохота с вами возиться. Все уже ясно, могу даже сказать, сколько вы получите на суде. Двадцать лет, которые по прибытии на Сахалин уменьшат до пятнадцати. Единственное, что может помочь вам в глазах присяжных и на пару лет уменьшить тяжесть наказания, это выдача сообщников. Будете молчать или как?

– Спрашивайте. Что же, мне одному на Сахалин двигать?

– Подгаецкий.

– Оприходовал липовое завещание, написанное мною у него на глазах. В качестве доказательства могу прямо в зале суда накатать такое же, и не отличите! Взял процентные бумаги на сорок пять тысяч и золотые часы Бурмистрова.

– Ишь, не побрезговал… Дальше. Турусов.

– Держал за руки нотариуса Антова, покуда я бил того по голове топором. Потом заблевал весь дом, тряпка!

– Фабрициус.

– И до этого дознались? Да, именно ротмистр предупредил меня о готовящемся аресте. Обыщите его дом, найдете кулон с большим сапфиром в золоте, со стразами. Пусть получит свое, Иуда…

– Последний вопрос: как вы заставили Анастасию Бурмистрову принять яд и написать перед этим оправдывающую вас записку?

– Вот этого я вам не скажу. Должно же быть в этом деле хоть что-то, чего вы не знаете!

– Мало вас Лыков угостил, надо было больше.

– Попрошу без оскорблений! – крикнул разъяренный Гаранжи. – Я пока еще дворянин! И подам жалобу прокурору. Нет, государю!

– Как вам будет угодно, – закрыл папку с письмами Благово. – Сыскная полиция закончила свою работу. Дело «молитовских отравителей» передается следователю, который и будет готовить судебный процесс. От себя имею добавить только одно. Совершенное вами столь возмутительно, столь гнусно, что надзор за вами отныне будет по самую вашу смерть. У нас в полиции есть секретное предписание: наносить на статейные списки особо опасных преступников специальные метки. Статейный список – это теперь ваш единственный документ на много лет вперед; он будет следовать за вами по этапу, храниться в канцелярии каторжной тюрьмы, вплоть до выхода на вечное поселение в Сибирь. Метки, о которых я говорю, призваны указывать тюремной администрации на ваш особый негласный статус. Никаких амнистий. Никаких легких работ. Никаких поблажек. Усиленный надзор, дабы невозможно было бежать или поменяться с кем-то именами. К списку, кстати, будет приложен ваш фотографический портрет, во избежание последней уловки. И главное: вас будут направлять на самые тяжелые работы. Цель, полагаю, понятна: чтобы такие, как вы, побыстрее покинули этот мир. Вот, имейте в виду. Инструкция секретная, если вы станете жаловаться начальству, я всегда откажусь от своих слов, и вы не сумеете ничего доказать. Но она существует, и мне кажется справедливым, что вы отныне о ней знаете. Вам не выйти с каторги, Гаранжи. Прощайте навсегда; идите и медленно подыхайте…

Вечером вице-губернатор Всеволожский пригласил Благово к себе.

– Павел Афанасьевич, чего вы там наговорили этому мерзавцу, Гаранжи? Он весь в истерике, твердит о каких-то секретных инструкциях, что власти негласно расправляются с осужденными, что есть особые метки… Какие еще инструкции?