Алексей вернулся в кабинет, надеясь в душе, что ничего важного сыщики не упустили.
– Еще раз прошу меня извинить. Теперь я вас внимательно слушаю.
И, набравшись духу, взглянул барышне прямо в глаза. Какие красивые… Серые. И одухотворенные какие-то, особенные. Неземные? Может быть…
– Я пришла сделать заявление. Моему отцу угрожает опасность. И… я так хотела бы ошибиться, но…
– Говорите все до конца, – мягко посоветовал Лыков. – Это может быть важным. В том числе и для спасения жизни человека.
– Я именно об этом. Скажите, в городе за последние два дня никого не убили? Юношу лет восемнадцати, возможно, гимназиста.
Алексей оторопело уставился на Нефедьеву:
– Что вам об этом известно?
– Значит… все-таки убили?
– Да. Позавчера в ночь, в рекреационном зале губернской гимназии. Его звали Михаил Обыденнов.
– Да, Михаил… Это имя звучало.
И барышня, уткнувшись в свои ладошки, беззвучно зарыдала.
Лыков бросился к графину с водой, вынул свой платок, крикнул из приемной нашатырю. Через минуту Варвара Александровна успокоилась настолько, что снова смогла говорить. Рассказала она следующее:
– Я росла без матери; она умерла, когда мне было три года. Папа очень ее любил. Теперь я – смысл его жизни. Осенью у папа обнаружилась чахотка. Он… он умирает. И не доживет до лета. Его беспокоит мое будущее, и это беспокойство только добивает его! Все из-за этих проклятых денег.
Дело в том, что Нефедьевы очень богаты, но богатство их особенное. Папа владеет заповедным имением[100] площадью более тридцати тысяч десятин, в Варнавинском уезде Костромской губернии. Это дает почти сто тысяч годового дохода, а в будущем даст и еще больше. Обратил имение в заповедное мой дед, еще в пятьдесят первом году; он же и упросил государя разрешить. Папа тогда было двадцать лет, и он проявлял себя как большой мот. Дедушка боялся, что его старший сын проиграет все в пух, и решил сохранить земли таким способом. Спустя столько лет его решение бьет по нам! Ведь я – единственный ребенок и как женщина не могу быть наследницей майората. Хотя у отца есть еще младший брат, Евдоким.
– А он имеет сыновей?
– Нет, дядя бездетен и никогда не был женат. Мне кажется, ему и не хочется ни с кем себя связывать. Бывают такие люди, которым лучше всего с самим собой…
– Бывают, – согласился Лыков, незаметно, как ему казалось, присматриваясь к гостье. – Но вернемся к убитому гимназисту.
– Да, конечно. Осенью, когда папа понял, что не доживет до моего замужества и появления внука мужеского пола, он уговорил дядю Евдокима удочерить меня. Заранее, до его… ну, вы понимаете. Тогда имение перейдет к дяде, а когда у меня появятся дети, они станут законными наследниками.
– И дядя согласился?
– Да. Но не спешил оформить. Он все откладывал, откладывал… И дотянул до появления того человека, о котором я и пришла рассказать.
– Я попробую догадаться. К вашему отцу пришел незнакомый юноша и сказал, что он его сын. Причем рожденный в законном браке.
– Как вы это узнали? – поразилась Нефедьева. – И что еще вам известно?
– Далеко не все. Юноша, явившийся к Александру Евгеньевичу, и был убитый впоследствии гимназист Михаил Обыденнов.
– И он не солгал? Он действительно мой кровный брат и законный сын папа?
– Этого мы пока не знаем. Сам Обыденнов был в этом убежден. И достал какие-то бумаги, подтверждающие, как ему казалось, его слова. Мы полагаем, что кто-то принял гимназиста всерьез – и убил.
– По вашему, папа имеет к этому отношение?
– Извините, но… Ищи того, кому выгодно. А ему появление Обыденнова с претензиями на наследство было как нож острый.
– Да. Я постепенно это поняла. Папа хотел спасти меня, а погубил свою душу!
– Вы это наверное знаете?
– Он сам так сказал.
– Расскажите все по порядку и как можно подробнее.
– Этот юноша – Обыденнов, как вы сказали – появился у нас в доме неделю назад. Его провел к папа камердинер Ипатий. Он еще из дворовых. Очень старый и преданный, Ипатий – как член семьи. Я ничего не знала, но услышала из своей комнаты громкие голоса. Вышла, прислушалась: папа на кого-то кричит! Никогда еще не слышала такого его голоса! А другой голос, молодой и незнакомый, спорит с папа, и настойчиво. Без угрозы, а… с какой-то любовью. Очень необычно! Я не могла понять, что это за беседа. Потом визитер ушел, а папа долго отказывался видеться со мной. Заперся и о чем-то думал. Уже под вечер вышел – на нем лица не было… И он сказал: «Варвара, случилась страшная вещь. Не спрашивай меня ни о чем. Нашему благополучию явилась неожиданная угроза. Тебе нужно как можно быстрее стать удочеренной моим братом. Как можно быстрее! А я устраню эту угрозу».
– И все? Ваш отец не объяснил вам, что это за угроза?
– В этот раз нет. На другой день приехал дядя Евдоким, и они принялись вдвоем совещаться. И вдруг появился третий.
– Кто?
– Я не знаю. Опять я только слышала голос. Тоже молодой, но какой-то… чугунный. Вкрадчивый. И убеждающий. Неприятный голос. Я разобрала лишь одну фразу.
– Вспомните ее дословно!
– «С вас по пятьдесят тысяч с каждого, и все решится быстро».
– Та-а-к… Понимаю…