Хроники. Том первый

В письме Арчи говорилось, что он хочет встретиться со мной и обсудить, не смогу ли я сочинить песни к пьесе, которую он пишет по мотивам рассказа Стивена Винсента Бене. Пьеса будет называться «Чертила». Маклиш уже получил премию «Тони» на Бродвее за постановку другой своей пьесы под названием «Дж. Б.». Мы с женой поехали в Конуэй, Массачусетс, где он жил, поговорить о его новой пьесе — жест вежливости. Маклиш писал глубокие стихи, был человеком безбожного мужества. Мог брать из истории реальных людей — вроде императора Карла, Монтесумы или конкистадора Кортеса — и нежным касанием творца доставлять их вам прямо к порогу. Он пел гимны солнцу и великому небу. Съездить и встретиться с ним было уместно.

События текущего дня, культурная тарабарщина сковывали мне душу, меня от них тошнило — от гражданских прав и пристреленных политических лидеров, от постройки баррикад, нажима правительства, радикальных студентов и демонстрантов с одной стороны и полицейских с профсоюзами с другой; взрывались улицы, вскипало пламя гнева; коммуны несогласных; лживые, шумные голоса; свободная любовь, движение против денег; полная свистопляска.

Я был полон решимости выйти за пределы всего этого. Я теперь семейный человек, мне не хочется фигурировать на этом групповом портрете.

Маклиш жил выше симпатичной старорежимной деревушки на тихой горной дороге, окаймленной лаврами; вдоль тропинки громоздились кучи ярких кленовых листьев. Дойти до него было легко — по небольшому пешеходному мостику, в тенистый лесной уголок, где стоял реконструированный каменный коттедж с современной кухней и рабочим кабинетом хозяина. Нас впустила домоправительница, жена Маклиша сразу выставила на стол поднос с чаем, что-то приветливо сказала и ушла. Моя жена отправилась с нею. Я оглядел комнату. В углу стояли садовые сапоги, на рабочем столе и стенах — фотографии в рамках. Кружевные цветы на темных стеблях; корзины цветов, герань, цветы с пыльными листьями; белые скатерти, серебряные тарелки, яркий очаг; круговые тени; в окне — припойменный лес в полном цвету.

Я знал, как выглядит Маклиш, по фотографиям. Видел его снимок в детстве, на пони верхом, а поводья держала женщина в шляпке. Другие фотографии — Арчи в голове своего курса в Гарварде; он в Йеле; артиллерийский капитан в Первую мировую; еще на одном снимке — он в компании каких-то людей перед Эйфелевой башней; его снимали в Библиотеке Конгресса; на следующей фотографии он за столом с редколлегией журнала «Форчун». Еще одна — ему вручают Пулитцеровскую премию; вот его снимок с какими-то бостонскими юристами. Наконец я услышал шаги по каменной дорожке, и сам Маклиш вошел в комнату, приблизился и протянул мне руку.

Я сразу почувствовал, что передо мной — губернатор, правитель; до мозга костей — офицер; джентльмен-авантюрист, он держался с этакой уверенностью власти, порожденной кровью. Маклиш сразу перешел к делу, сразу встал на рельсы. Повторил кое-что из письма. (А в письме он упоминал несколько строк из одной моей песни, в которых Т.С. Элиот и Эзра Паунд символически сражаются на капитанском мостике[78].) — Паунд и Элиот — слишком схоласты, правда? — спросил он. Я про Паунда знал только, что он симпатизировал фашистам во Второй мировой войне и вел антиамериканские радиопередачи из Италии. Я его так и не прочел. А Т.С. Элиот мне нравился. Читать его стоило. Арчи сказал: — Я знал обоих. Трудные люди. Их надо преодолевать. Но я знаю, о чем вы, когда вы говорите, что они сражаются на капитанском мостике.

В основном говорил Маклиш — рассказывал мне какие-то поразительные вещи о романисте Стивене Крейне, который написал «Алый знак доблести». Сказал, что тот, болезненный репортер, всегда был на стороне обиженных — писал истории из жизни Бауэри для журналов, а однажды сочинил текст, где защищал проститутку, которую трясла «полиция нравов», и «полиция нравов» ополчилась на него и потащила его в суд. Он не ходил на коктейли и театральные премьеры — он поехал на Кубу писать о Кубинской войне, много пил и умер от туберкулеза в двадцать восемь лет. Маклиш знаком был с Крейном не понаслышке, сказал, что тот сам себя сделал, и мне следует заглянуть в «Алый знак доблести». Похоже, Крейн был таким Робертом Джонсоном от литературы. Джимми Роджерс тоже загнулся от ТБ. Интересно, они когда-нибудь пересекались?

Арчи сказал, что ему нравится моя песня «Джон Браун»[79] — о мальчике, который уходит на войну.

— Я не считаю, что она вообще об этом мальчике. Это скорее греческая драма, правда? Она о матерях, — говорил он мне. — О разных матерях — биологических, почетных… Все матери свернуты в одну.