Хроники уходящего поколения

Гайдамаки, расценив это как приказ, присоединились к старшему. Били методично, расчетливо, жестоко. Семен, понимая бесполезность сопротивления, пытался прикрыть руками голову, живот, но это почти не удавалось. Тело уже было сплошным сгустком боли. Изо рта стекала струйка крови.

«Убьют, гады», — пронеслось в голове и почти тотчас раздался голос начальника патруля:

— Годи, хлопци, бо мэртвого нэ розстриляеш…

Избитого, с трудом поднявшегося на ноги Семена поручили пожилому усатому гайдамаку: «В розпыл його, Мыколо…» Дуло винтовки уперлось Семену в спину, и они пошли в сторону околицы.

У железнодорожного переезда навстречу им шла молодая женщина с пронзительно черными глазами. Вдруг она приостановилась и, кутаясь в меха, пристально взглянула на Мирного:

— Паныч?!! Божечко ж мий, як вы тут опынылысь?

Семен замедлил шаг, вглядываясь близорукими глазами в лицо женщины — очки то ли разбились, то ли слетели, когда его избивали гайдамаки.

— Та нэвжэ нэ пизнаетэ мэнэ?..

Что-то неуловимо знакомое было в чертах прохожей, но он никак не мог вспомнить — кто же это?

— Цэ ж я, Фроська. Пмьятаетэ прыслугу з Екатерынынського каналу?

Господи! Из глубины памяти всплыла студенческая комнатушка в Петрограде: друзья, с которыми до хрипоты обсуждал последние политические новости и… Фроська, юная украинка откуда-то из-под Киева. Принесет выстиранное, выглаженное белье, с укором скажет: «Годи вам, паныч, над кныжкамы сыдиты. Он на вулыци як гарно — прогулялысь бы…»

Вот так встреча! Семен от неожиданности потерял дар речи. Да и что он ей мог сказать? Что вот сейчас, через несколько минут, оборвется его жизнь? Что так бездарно влип, не выполнив поручения партии? Об этом нельзя было говорить ни при каких обстоятельствах. А другие мысли просто не шли в голову.

Но Фроська рассудила по-своему, поняв, какая опасность нависла над Семеном. Она накинулась на пожилого гайдамака:

— Куды цэ ты його вэдэш?

— Прыказано в розпыл… Чы то комунист… чы то жыд… — отчего-то растерявшись, гайдамак не находил себе места.

— А ну видпусты його, кому сказала! Чы можэ нэ пизнаеш мэнэ? — и она отвесила усатому крепкую оплеуху. — Гэть звидсы!

Пожилой гайдамак, грязно выругавшись, не смея возражать Фроське, засеменил в сторону вокзала, доложить о происшедшем по инстанции. А та, не теряя времени, повела Мирного к своему дому, рассказав по пути, как вернулась из северной столицы на Украину. Как вынуждена была выйти замуж, за начальника отряда гайдамаков, который лет на сорок старше ее. Что она теперь первая пани на всю округу. И, скрывая за невеселой усмешкой прорвавшуюся наружу печаль, добавила с вызовом:

— Старый конь борозды нэ зипсуе. Протэ жыву, як королевна…

Дома Фроська спрятала Семена в чуланчик, забитый рухлядью:

— Посыдь тут, та нэ бийся — вызволю…

Вскоре, сердито грюкнув дверью, на пороге появился муж Фроськи и, не потрудившись раздеться, набросился на жену:

— Що ж цэ ты вытворяеш? На кой ляд червоного видпустыла? Чы до серця прыйшовся? — подозрительно заглянул ей в глаза.

Фроська, видимо, уже хорошо изучила мужа, а потому быстро начала собирать на стол:

— Та брэшуть всэ твои головоризы. Якый червоный?

Налив чарку до краев мутным самогоном, она демонстративно покорно поднесла ее мужу:

— Ось выпый, заспокойся. Брэшуть тоби, старому дурню, а ты вирыш, на жинку кыдаешся, — и она прижалась своей необъятной грудью к мужу.

После нескольких чарок самогона и обильной закуски, от одного запаха которой у Мирного заурчало в животе, старик разомлел. А чуть позже, убаюканный медовыми речами жены, заснул.

Вечером, под громовой храп гайдамака, Фроська вывела Семена из кладовки, сунула в руки узелок со снедью и проводила до околицы.

— Нэ знаю, Сэмэнэ, хто вы, та нэ хочу знаты. Алэ бежить з миста швыдщэ. Бо проснэться, можэ буты лыхо. А я як нэбуть выкручусь. Нэ впершэ.

Семену не оставалось ничего иного, как поблагодарить женщину за свое спасение и последовать доброму совету.

…Под решительными ударами Красной Армии деникинские войска все дальше откатывались на юг. Благополучно миновав линию фронта, Мирный предъявил красноармейцам извлеченный из-под подкладки пиджака мандат Крымского обкома партии и, забившись в теплушку воинского эшелона, въехал в Москву.

Путь был не из легких. Железнодорожный состав часто останавливался на безымянных полустанках, чтобы пополнить запас дров. Долгие часы приходилось ожидать, пока восстановят железнодорожное полотно, взорванное бандами, оставшимися от частей белогвардейцев. Давали о себе знать декабрьские морозы, недоедание. Зато впервые за последние месяцы Семен сладко, вволю выспался.

1918 г., декабрь, Москва