Хроники времен Сервантеса

Деньги на военную кампанию Фердинанд и Изабелла позаимствовали у вконец запуганных евреев, обложив синагоги непосильными налогами. Под стенами Гранады собралось огромное войско, и началась затяжная осада. Королева Изабелла делила со своими воинами все тяготы походной жизни. Каждый день она гарцевала на коне под стенами осажденного города, вызывая крики восторга у своих верных паладинов.

Королева дала обет не менять исподнюю сорочку, пока над Гранадой не взовьются флаги Кастилии и Арагона. Время шло. Белоснежная королевская сорочка постепенно приобрела серовато-желтый цвет. Этот изысканный оттенок испанцы с тех пор именуют «цвет Исабель».

Осада продолжалась около полугода. В январе 1492 года Гранада пала, и ее последний эмир Боабдил вручил Фердинанду и Изабелле ключи от прекрасного города.

После этого королева смогла наконец помыться и сменить сорочку на радость своих подданных.

А Боабдил один, без свиты, поехал в деревушку, где его ждала семья, покинувшая Альгамбру накануне ночью, чтобы матери, жене и детям несчастного эмира не пришлось видеть его унижение. И отправилась маленькая скорбная кавалькада далеко в горы, за холмы Альпухарры. С вершины одного из них злополучный Боабдил в последний раз посмотрел на Гранаду полными слез глазами. Этот холм с тех пор так и называется la Guesta de las agrimas — Слезный холм. А совсем рядом находится скала, где у Боабдила вырвался последний горестный вздох. Эта скала называется el Ultimo Suspiro del moro — Прощальный вздох мавра.

И еще горше стало несчастному Боабдилу от упрека матери Айши, бывшей ему опорой и поддержкой в суровых испытаниях, но не сумевшей передать своему сыну хотя бы толику собственного мужества.

«Плачь теперь, как женщина, — сказала Айша, — над тем, что не сумел защитить, как мужчина». В этих словах много королевской гордыни, но совсем нет материнской любви.

Последний эмир Гранады был правителем добрым и справедливым. Подданные его любили. Он не был трусом, но ему не хватало нравственной твердости. В тяжкие времена, когда нужно было действовать энергично и решительно, его одолевали сомнения и колебания. Поэтому он был лишен того героического ореола, который мог бы придать суровое величие его судьбе и сделать ее достойным завершением великой драмы Реконкисты.

Хроника вторая, где рассказывается о том, к чему может привести вовремя брошенное на стол распятие

Торквемаду невыносимо мучила подагра, и ни молитвы, ни лекарства не приносили ему облегчения. Передвигаться с каждым днем становилось все труднее и, лежа в своей келье на тюфяке, покрытый власяницей, он со скорбным удовлетворением думал, что это испытание ниспослано ему Всевышним, дабы уберечь своего верного слугу от греха гордыни.

А ему было чем гордиться. Кто-кто, а уж он-то мог с удовлетворением оглянуться на пройденный путь. «Ведь это я, — думал Торквемада, — положил на алтарь Господа такие великие достижения, как торжество инквизиции в Кастилии и Арагоне, а теперь вот и изгнание евреев. Фердинанд и Изабелла уже согласились издать эдикт, освобождающий землю Испании от зловредного племени. Нелегко было уговорить королевскую чету решиться на такое, но Господь помог вразумить их. Они, хвала Всевышнему, поняли, что Испания должна стать возлюбленной землей Матери Божьей, а это произойдет лишь после того, как все ее жители станут добрыми католиками. Но не по принуждению, боже упаси, а по желанию души. Вера не может быть принудительной. Грош цена храму, куда загоняют палками. Каждый еврей, принявший христианство, будет подвергнут суровому дознанию, и если окажется, что он вернулся к богопротивным обрядам своих предков, то тогда плоть этого нечестивца будет предана очистительному пламени, дабы спасти его грешную душу».

Такие мысли радовали Торквемаду до тех пор, пока приступом острой боли не дало знать о себе старое немощное тело. «Еще так много надо сделать, — прошептал он, — а времени почти не осталось». Испугавшись, что подобные слова можно расценить как упрек Всевышнему, он поспешно добавил: «Но да сбудется воля Твоя».

Вот уже десятый год возглавлял Торквемада святую инквизицию и знал, что за это время в различных городах Кастилии и Арагона на кострах заживо сожгли десять тысяч еретиков.

Десять тысяч костров, — размышлял он, — но это ведь не все. Еще очень и очень многие привлекались к суду по обвинению в ереси. Около ста тысяч из них были признаны виновными и подверглись различным наказаниям. Совсем неплохо.