Хроники всего мира: Время расцвета

В день старта, 17 января, был сильный ветер, и дирижабль мог его преодолеть, успей он подняться выше 450 метров. Корабль вышел на четырёхсотметровую высоту, и тут порывом сначала повредило боковой руль, затем Цеппелин понял, что сначала отключился и не реагирует правый двигатель, а потом топливо перестало поступать и в левый. Посадить 128-метровый корабль между горами в Альгое было непросто: граф выпустил газ из камер, якорем зацепился прямо в поле, гондолы ударились о замёрзшую землю и корпус дирижабля завалился на них. Набежали фермеры, вытащили Цеппелина и Дюрра из рубки. Подтащили тяжёлые камни с ближайших гор, закрепили вместо оборванного ветром якоря на носу и корме дирижабля. Это его и сгубило, да кто ж знал. Ночью ветер перерос в сильную грозу, и закреплённый корабль мотало так, что почти полностью сорвало оболочку, а двигатели и каркас вмяло в каменистую землю, поэтому дирижабль оставалось только отдать на переплавку.

Отчаяние не покидало долго. Впервые немногие последователи Цеппелина видели его в таком состоянии: готовым отказаться от любимого дела. Тут ещё газетчики словно с цепи сорвались. В «Франкфуртской» вышло сразу две разгромные статьи какого-то Эккенера: 19 января – «Новая попытка путешествия графа Цеппелина» и на следующий день – «Конец воздушных кораблей Цеппелина». А самое невыносимое, что этот писака был прав почти во всём. Цеппелин кидал газету на стол, сердито подкручивал усы и думал, что делать. Сделал, что и всегда. Поговорил с Изабеллой, та заложила кое-что из драгоценностей, граф добавил своих, и семейный капитал уменьшился ещё на сто тысяч марок. Кайзер и военное министерство от провального чудака в очередной раз отвернулись. Один лишь суверен, король Вюртемберга, продолжал верить в графа и очередной денежной лотереей покрыл цеппелинов кредит на новое строительство. Воспрянув духом и вспомнив армейское прошлое, в одном из разговоров с соратниками граф решает: «Во имя Бога, давайте начнём с самого начала». И начали.

То, что можно было использовать в работе, с разбитого LZ 2 аккуратно сняли и гужевым транспортом отравили на верфь. Дюрр построил аэродинамическую трубу и предложил испытать прототип LZ 3 сначала в ней. Так выяснили, что хвостовое оперение нового образца стабилизирует корабль на ветру – теперь дирижабль перестал походить то ли на парящую сигару, то ли на летающую колбасу и стал огромной серебристой рыбой, которая вот-вот отправится в плавание по небесному океану. Дюрр методично исследовал на разрыв различные материалы для оболочки, проверял их растяжимость и газонепроницаемость. Систематизировал эффективность различных видов винтов, анализировал работу рулевого управления, измерял, записывал, пересчитывал.

Однажды вечером Изабелла показала мужу газету – Эккенер написал в очередной заметке: «Какой большой и сильный человек, как велико и сильно человеческое сердце, которое бросает вызов всем силам на земле». Граф по привычке хмурился за чтением, потом в усах появилась улыбка. Посмотрел на жену вопросительно. Шестидесятилетняя Изабелла, статная, с поседевшими волосами, уложенными в затейливую причёску, всё понимая молча глядела на своего вояку, да и махнула рукой. Всё равно не угомонится. Так у команды Цеппелина появился ещё один приверженец. Оказалось, что Эккенер переехал с севера в Фридрихсхафен и работал внештатником. Граф посетил журналиста дома, побеседовал с ним о проблемах, в том числе и конструктивных. Выяснилось, что Эккенер не просто журналист, а научный консультант в газете, оттого чрезвычайно подкованный в технических вопросах человек: он давал графу дельные замечания и предлагал разумные альтернативы. Хуго стал периодически бывать на производстве и помогать, чем мог: писал статьи в защиту нового проекта, призывая сограждан оказывать посильную помощь в развитии воздухоплавания.

В середине лета прямо на верфь принесли письмо. Воодушевлённая девица писала о том, как важно то, что делает Цеппелин, и просилась на работу. Лишних денег на помощницу у графа не было, поэтому письмо он положил в сюртук, да и забыл. Через пару недель его обнаружила Изабелла, когда собирала в гардеробе вещи в чистку.

– Дорогой, что за бумаги у тебя в сюртуке?

Граф оторвался от рабочей тетради, в которой зарисовывал то новые винты, то улучшения в каркасе дирижабля.

– Бумаги?

– Ну вот, письмо. – Изабелла протянула почти несмятый конверт. Цеппелин покрутил его, увидел штемпель: Шторков.

– А-а-а! Это, знаешь, даже забавно. Какая-то гимназистка просится на работу. Люблю, говорит, небо, а вы только им и занимаетесь. Давайте заниматься вместе, согласна, мол, на любую работу.

И снова склонился над тетрадью. Супруга смотрела на него внимательно, словно ждала продолжения. Но граф уже увлёкся, чертил самозабвенно, так, что чернила летели.

– А ты что? – поторопила она в ожидании развязки.

– А что я? – Граф опять поднял голову от бумаг. – На что мне помощница? И чем ей платить?