Хроники всего мира: Время расцвета

Был среди них безумец Эекатль, что осмелился обуздать Тонатиу. Переплыл он озеро слёз и стал искать на берегу самое высокое дерево, чтобы забраться на небо. Наконец дошёл он до громадного ахуэхуэте. Основание его было безмерной величины, словно три полёта стрелы, а высотой он доставал до пяток Тонатиу, который держал Солнце в ладонях. Когда Эекатль добрался до неба, сказывают, что понадобилось ему целый шиупоуалли, чтобы перевести дух. Набрал безумец Эекатль воздуха в грудь побольше и стал дуть прямо на Солнце, что горело в руках у бога. Тонатиу лишь смеялся и перекатывал светило из руки в руку. Тогда зацепился Эекатль покрепче за вершину ахуэхуэте, упёрся в его ствол ногами и набрал столько воздуха в грудь, что ветки затрещали внизу, а воды Тескоко поднялись столбом. На второй раз дунул тот так, что вырвало диск у Тонатиу и покатило его по небесной дороге прямо на запад, а Тонатиу пришлось его догонять. Захохотал Эекатль на весь мир и стал дуть на землю и волны, отчего уток подхватило с воды и закрутило, и полетели они не вниз, а вслед за дыханием, крича от восторга. Так Эекатль родил ветер и заставил Солнце катиться по небу, а Тонатиу – гнаться за ним. Силой дыхания Эекатль прячет от Тонатиу Солнце на ночь, а чтобы людям и животным не искать свет, дует на золотой диск из священной темноты, чтобы Солнце служило миру одним и тем же путём.

Виньетка в конце главы представляла собой сумасшедшую утку с выпученными от счастья глазами, которую крутил вихрь, а она разевала клюв в беззвучном счастливом крике и летела, летела, летела.

Эмма уткнулась в разворот книги и тихо засмеялась, так тихо, как она смеялась от смазанного на фотографии Франца. Это было понятно только ей, шутка только для неё, знак, сигнал, знамение. Безусловно, этой уткой была сама Эмма.

* * *

Как наступило утро девятого октября никто не помнил. Вроде бы была только ночь восьмого, а потом сразу раз – и другой день. Суматоха перед стартом «тройки» воцарилась на всём берегу залива: лодки шныряли взад и вперёд, конные экипажи прибывали, толпа росла, фотографические треноги, словно гигантские богомолы, шевелились, поворачивались, скрывая за собой скрюченных наблюдателей, уткнувшихся в окуляры аппаратов. От залива Манцель до Фридрихсхафена тянулись толпы любопытных: они добирались пешком и на велосипедах, колясках и двуколках, даже несколько новеньких автомобилей стояли вдоль дорог. Все смотрели в сторону озера, ожидая от графа фон Цеппелина очередного провала или нового подъёма.

Курортный город Фридрихсхафен

Карта Фридрихсхафена

Третий дирижабль графа Фердинанда фон Цеппелина

LZ 3 на стапеле

Ажурный костяк

Ангары и мастерские

Рисунок Эммы

Синематографическая хроника

Глава 5.

Подъём

Больше всего Эмма Остерман любила небо. И теперь она была к нему близко как никогда. Эти непознаваемые глубина и высота словно бы расступились, открылись Эмме, признали за свою.