Семимесячный Герберт, младший сын Берга, гукал на руках у няни. Старшая дочь Хелен промокала слёзы под чёрной вуалью, за плечи её обнимал муж и что-то успокаивающе нашёптывал. Лицо у зятя Берга, Альфреда Колсмана, был умное и немного рябое. Голову украшали первые залысины, а лицо – лихо подкрученные усы. Ростом он был на голову выше Цеппелина, сидевшего в больничной часовне позади семьи. Граф вспоминал последний разговор с Бергом, который вылился в ожесточённый спор. Владелец концерна совершенно определённо дал понять, что стремиться играть ведущую роль в развитии дирижаблей. Цеппелина это положение, по понятным мотивам, не устраивало. Отступать никто не хотел, однако оба понимали, что друг без друга их дело не сдвинется с места. У Берга были промышленные возможности, у Цеппелина – собственные изобретения и невероятная энергия. Педантичные и отважные, оба с багажом невероятных идей, они друг с другом были осторожны и при этом взаимно притягивались. С кем теперь вести дела, Цеппелин не знал. Граф слушал треск свечей, смотрел пустым взглядом на гроб, в котором покоился его партнёр, и думал, не прощается ли он сейчас и с собственными мечтами…
На следующий день хоронили уже в Люденшайде, в фамильной гробнице Бергов. Покойного туда доставил катафалком похоронный дом, семья и близкие вернулись из Бонна ещё вечером. Высокое майское солнце светило сквозь зелень радостно, словно насмехаясь над горем людей, тянувшихся траурной колонной. Всё было чёрным: вороные кони, лаковая карета, кучер в угольном камзоле, мужские шляпы и невесомые траурные вуали, лишь резали глаз алый бархатный пьедестал под гробом, венки из бордовых роз, да красные бинты на ногах у лошадей. Семейный склеп расположился на протестантском кладбище, что на улице Матильды. От входа прошли налево ещё шагов сто. У фрау Берг подкашивались ноги, поэтому её держали под руки зять и незнакомый Цеппелину господин в монокле.
Когда всё закончилось, медленно потянулись к выходу. У ворот погоста граф подошёл к семье, ещё раз выразил соболезнования. Отозвал на минуту зятя, возвышающегося над сникшими женщинами словно столп, представился.
– Герр Колсман, приношу свои извинения, что обращаюсь в столь неподходящий момент. У нас с вашим тестем было общее дело…
– Да, граф, – кивнул Альфред, – я в курсе.
– Пока не объявлено, кто будет вести дела фирмы, мне вынужденно придётся заморозить работы над новыми образцами. Я прошу вас лишь сообщить мне о решении семьи, когда назначат управляющего или нового генерального директора. – Цеппелин подал Колсману карточку с адресом.
– Тесть просил, чтобы концерн возглавил я. Алюминиевый завод в Вердоле, входящий в холдинг, принадлежит мне. Достался от отца. Мы разговаривали с Бергом в госпитале, обсудили планы. Он знал, что умирает, поэтому вызвал душеприказчика и составил завещание. Если вы дадите нам немного времени привести семейные дела в порядок, – Колсман коротко кивнул в сторону дам, – я изучу документацию проекта и свяжусь с вами.
– Буду ждать.
Цеппелин пожал Альфреду Колсману руку и отбыл на вокзал.
* * *
Шесть лет назад, когда имущество акционерного общества выставили на торги в связи с банкротством, спасти проект можно было только личными вложениями. Цеппелину ничего не оставалось, как приобрести участок земли, подаренной акционерному обществу королём Вильгельмом II Вюртембергским, ангары, все мастерские, станки и даже сам дирижабль. Верный Дюрр купил остальное. Людвига Дюрра фон Цеппелин встретил в конструкторском бюро Немецкой ассоциации содействия аэронавигации, тот был ещё студентом высшей школы машиностроения в Эсслингене-на-Неккаре. Ум и верность этого человека покорили графа, и в момент краха именно Дюрр оставался единственным сотрудником компании – лишиться его для Цеппелина означало предать собственные идеалы. Были времена, когда конструктор работал без страховки и даже жалования, жил в бараке на берегу озера, работал в самых спартанских условиях. В шефе своём Дюрр никогда не сомневался. Именно тогда он показал графу собственную разработку – новаторскую конструкцию лёгкого типа, которая стала основой всех будущих дирижаблей Цеппелина.
Теперь у корабля было два даймлеровских 85-лошадиных мотора, которые приводили в движение четыре трехлопастных винта, киль стал устойчивее, а у двух рулей высоты площадь охвата стала больше, чем у LZ 1. Чтобы снизить газопроницаемость, для оболочки взяли два полотна хлопка, между которыми проложили слой резины. Конструкцию разделили на шестнадцать отсеков и улучшили систему шпангоутов.