Хроники Второго пришествия

– Страшное обвинение выдвигаешь ты и не прислушиваешься к себе, уподобляешься синедриону, гнавшему Спасителя во имя своей власти во времена рабской скорби избранного народа. Прислушайся к себе! Разве не отступили все болезни, многие годы терзающие тебя, разве не думал ты еще несколько часов назад, как препятствует немощь исполнению пастырского долга и сколь многое надо еще свершить? Да и Мне ли говорить тебе о печали мира и об антихристе, правящем им…

Оглянись вокруг, какое еще зло может пасть на головы людей, чтобы не сказали они: «Ах, было и пострашнее»? Где та Церковь – тело Христово, – на кою польстится антихрист? Очнись, приди ко Мне в объятия, передай ключи, доверенные Спасителем первому из вас!

Или страшишься ты полуночных мыслей? Прими Меня, а значит, уверуй в Господа Бога твоего. Не корыстно, где вера есть карьера, а по-детски – со слезой умиления, страстно и мужественно, ибо доверишься Отцу Моему, а не сонму, прикрывающемуся именем Его.

И покайся. Ведь одежды твои чисты. Но не помыслы… Хотя чище ты многих, бывших на этом престоле до тебя. Что сделали вы с доверенной паствой!? Как изолгали вы слово Мое, ранили дух Мой?! Где же Бог в Церкви твоей? Как мог ты уйти от тех, к кому Христос поставил Петра? Неужели заменят громады тщеславных соборов храм в сердцах людей? Оглянись вокруг и ужаснись со Мною!

«По плодам их познаете их». Страшны плоды, созревшие на вашем древе. В золоте и парче, жиреющие на бедах, несете вы ценности пастве, кои сами презрели. Знаю, что ты много каялся за прегрешения предшественников твоих. Но главного не увидел – нет Отца Моего в капищах твоих. Как неразумные, вышедшие из плена египетского, бросились от Бога отцов их к златому тельцу, так и вы мамоне служите и ликам его, оставив веру, завещанную вам, и изолгав ее. Какому богу вы служите, как язычники, моля вспомоществования у ликов и обращая к ним стоны ваши? Забыли Евангелие, где сказано: «…ни о чем не проси своего Отца небесного, ибо знает Он ваши нужды лучше вас, а останьтесь наедине с Ним в комнате дома вашего и скажите – Отче наш». Где начать и где окончить Мне список грехов Церкви, отступившей от Меня? – Даниил замолчал.

Молнии озарили грозный небосклон, раздался низкий нарастающий громовой раскат. Папа, до этого сидевший как истукан, упал. Странно было слышать, как он по-детски зарыдал, не скрывая и не стыдясь слез.

– Но не карать пришел Я, – продолжал Даниил. – Ведь число праведников всегда ничтожно и труден путь их. Сердце болит за заблудших овец, нуждаются они в слове пастыря… Ты люб Нам. Знаю, как трудно тебе, и не виню, а скорблю с тобой.

Понтифик приподнялся и встал на колени.

– Не перед тобой я на коленях стою, а перед Тем, в кого верую истово с дня первого младенческого умиления и поныне. Вера в Отца небесного укреплялась от года к году служения Ему. Рыдаю я по пастве своей, ибо дни мои сочтены и не защитить их мне от силы твоей. Горьки слова твои и много в них правды, но чистые детские лица, с надеждой взирающие на Божественные лики в церквах, перевешивают все мудрствование твое. Видно, пробил час великой битвы, и, скорбя, радуюсь я – твой приход знаменует Его царство.

– Упрямый старик, очнись, разве зло несу Я? Что видел ты от Меня дурного, что уже клеймишь Меня? Какую корысть увидел в словах Моих? Или сам уверовал в безгрешность свою папскую и тщеславие правит тобой? Где любовь к Богу? Где вера в Него? Да и есть ли добро и зло, коль Бог един? Не с паствой неразумной ты сейчас, а передо Мной. Скажи, в какие зияющие раны должен ты вложить свой перст, чтобы уверовать в Отца, Меня пославшего? Воистину не от Петра ты, а от Фомы!

Над нашими головами небо вдруг засветилось ярким полуденным солнцем. Тучи поменяли цвет и парчовыми пуфами окружили нисходящее сияние. В потоке света заискрились золотые чешуйки сухого дождя.

Глаза отказывались видеть, не способные вынести ослепительного блеска. Сквозь слезы я пытался разглядеть фигуры Даниила и Папы. Тщетно.

– Ну чем не Дэвид Копперфилд, – услышал я мысли Билла. – Зачем столько сил тратить на одного старика? Неужели нельзя решить эту задачку попроще?

Я обернулся к Биллу в негодовании, но ничего сказать не успел. Раздался оглушительный взрыв. И свет померк.

Глазам постепенно возвращалась способность видеть. Не без труда я разглядел, что сад исчез. Мы стояли внутри собора Святого Петра среди горы обломков того, что еще недавно представляло собой золотой балдахин и райские врата.

Даниил был по-прежнему рядом с Папой, тот стоял на коленях и истово молился с сомкнутыми веками. Я услышал встревоженный гул швейцарцев папской охраны и голос Симона, перекрывающий его:

– Ваше Святейшество, что с вами?

Охранники было бросились к Папе. Но Даниил поднял руку, и они застыли в нелепых позах, как дети, играющие в морские картины. Однако Симону Даниил позволил подойти к понтифику.

– Сын мой, пробил мой час… Всю жизнь я готовил себя к нему, но не смог встретить достойно, и оттого печально мне. Времена Спасителя грядут… – тяжело говорил Папа.