Хроники Второй Гражданской Войны в США

Сам выглядел замученным, исхудавшим. Под правым глазом красовался шрам, выражение лица говорило о том, что он не слишком расположен к диалогу. Скорее всего, думает, что для нас он сейчас, как обезьяна в зоопарке, с которой так и норовят сфотографироваться меленькие дети, их родители и прочие зеваки.

К своим двадцати пяти годам парень победил в нескольких больших турнирах, был готов идти на чемпионский титул в среднем весе, но началась война, и он был среди первых, кто записался на фронт добровольцем.

– К тебе хорошо относятся? – Спросил я.

– Более, менее. А ты откуда будешь? – Неожиданно спросил меня Карл.

– Из России.

Мэнсон с пренебрежением кивнул головой. Я удивлённо спросил:

– Это имеет какое-то значение?

– Нет, нет, – улыбнулся Мэнсон, – продолжай, прошу!

– Почему ты выбрал именно эту сторону конфликта, а не другую?

Кевин рассмеялся:

– А ты как думаешь? Ты мой цвет кожи видел? Поэтому, наверно, и пошёл воевать против тех, кто поработил мой народ давным-давно…

– Ну, не знаю. Я видел чернокожих среди «конфедератов». Они там не являются рабами и почему-то воюют против тех, кто желает им свободы. Я хочу разобраться почему.

– Просто придурки. Драл их матерей… Они при желании кого угодно продадут, нечего их мне в пример ставить.

После сказанных им слов пришёл в замешательство:

– У них есть своё мнение, его надо уважать…

– Оно меня не волнует. Рабы так и останутся рабами. Это у них в крови, но мне с такими людьми совсем не по пути.

Я приподнял брови и продолжил интервью:

– Возможно, знаешь, что недавно недалеко отсюда нашли место массового расстрела вашими войсками. Что ты думаешь по этому поводу?

Кевин разозлился:

– Слушай, не надо пихать мне всякую чушь в уши. Скорее всего, это подстава. Наци всегда поступают подло. Что может изменить их? Знаешь?

Я помотал головой. Кевин продолжил:

– Могила, бро. – После короткой паузы продолжил, – и даже если это действительно совершил кто-то из наших, мне кажется, это было справедливо. Мы никогда не стали бы действовать абы как. Всё это херня. Если это сделали наши, значит, они это заслужили.

– Даже женщины?

– Если только мыслят категориями, что любой негр для них раб. Никак иначе.

– А разве, по-твоему, это не должно вызвать ответной реакции «конфедератов»?

– Слушай, парень. Не дай Бог это случится… Мы зальём кровью города, где живут белые. Это кажется мне справедливым.

– Твои слова кажутся мне расистскими… – заметил я.

– Расизм – это превосходство привилегированного белого большинства, никак иначе.

– Кто тебе это сказал?

– Умные люди.

– То есть твои слова не были расизмом, раз подобное тебе вдолбили, как ты говоришь, умные люди?

– Нет, угнетённые же мы. А белые пусть каются за свои вековые преступления.

– Мне кажется, они уже давно покаялись, тем более, их уже совсем не большинство…

– Но, тем не менее, они во власти, они по телевизору, в интернете. Не находишь это странным, снежок? А что до вымирания… Знаешь, вы этого заслужили.

– Если бы ты изучал историю восточной Европы, то, скорее всего, знал бы, что нацисты относились к нам, славянам, как к недочеловекам.

– Не лги мне. Всё это хрень.

– Я не лгу… – Смутился.

– Иди к чёрту. – Посмотрел на Наташу, – у тебя есть вопросы?

– Да. – Она поправила волосы, – один.

– Валяй. – Презрительно гавкнул Мэнсон.

– Кто, где и когда тебе рассказывал про то, что все белые априори расисты?

– Моя девочка. Она училась в Калифорнийском университете в Санта-Крузе. Там преподаёт Анджела Дэвис. Наша икона борьбы и справедливости.

Наташа воскликнула:

– Но в Советском Союзе её поддерживали!

– Сейчас есть эта страна? – Ухмыльнулся Кевин.

– Нет.

– Вот и заткнись.

– А то, что она состояла в националистическом движении «Чёрные Пантеры», это тебя не смущает?! – Я уже был раздражён.

– С какого тогда хрена Советский Союз её поддерживал? – Кевин взглянул на меня, как на идиота.

Мне нечего было ответить. История с Анджелой Дэвис действительно выглядела странной. Возможно, советское руководство не знало, что она была членом националистической группировки, с другой стороны идея поддерживать все силы в США эпохи Никсона и Картера, призванные подрывать государственный строй Америки, выглядела вполне себе логичной. Ведь враг моего врага – мой друг. Такой вот парадокс эпохи холодной войны. Идейные враги вдруг становятся друзьями.

Полностью публиковать в дневнике интервью не вижу смысла. И у меня, и у Наташи вопросы также закончились. Кевин уже сказал всё, что хотел, и мы вряд ли бы услышали от него что-то новое или хотя бы дельное. Мэнсон выглядел безумно нервным, не желал наводить мосты для контакта, и в таких случаях более разговоры неуместны. Единственное, чего он желал – это убить своих охранников, сбежать и вести борьбу дальше, какой бы несправедливой она ни была. У него была своя правда, и он не желал хотя бы на толику усомниться в своей идеологии. Да и рассказал всё, что хотел и мог в данной ситуации, учитывая, что общаться вежливо был не намерен.