Хроники Вторжения

– Вообразите мир, где работают только зеки. Вся материальная деятельность на них. А прочие пописывают стишки, сочиняют музыку, творчески переосмысливают жизненный путь, лепят голых баб из бутылочных осколков, авангардисты, туды их. И вот, стало быть, собрались в купе три таких умника, стихи в дороге друг другу читают, магнитофон слушают. Обсуждают. Общаются. И тут к ним подсаживается задрипаный такой мужичонка. Освободился, значит. Сидит, балдеет, пивко неторопливо потягивает. Ну, потом ему чаю захотелось. Выловил проводницу и стал ей заливать, что к любому человеку можно подобрать ключик. Дальше возвращается в купе и с порога рубит: «Все вы тут тунеядцы. А в жизни, кроме нас, никто ничего не делает». В общем, глаза раскрывает, жизни учит. Для одного юноши зековские речи оказываются пресловутым ключиком – он проникается и решает принести материальную пользу людям. Но для того, чтобы принести пользу людям, – надо совершить преступление. Приезжает он к себе домой, убивает соседа, пьяницу и дебошира. Суд. Он объясняет мотивы – и его оправдывают, поскольку действовал, мол, из благородных побуждений. Он прямо из суда идет и грабит ювелирный магазин. При этом проламывает череп продавщице. Молодца берут с поличным. На суде он, уже поумневший, врет, что хотел денег, купаться в золоте, в бриллиантах. Но на детекторе лжи эксперты его раскалывают – «благородные побуждения, хочет принести пользу, альтруизм». Вердикт суда – оправдать. Что такое? Принимается наш юноша за женщин – серия изнасилований и убийств. Судмедэкспертиза, ментоскопирование – вывод неутешителен: «Встреча с бывшим заключенным тяжело травмировала психику, но не изменила альтруистического склада характера». Вывод суда – принудительное лечение. В психушке наш юноша создает партию Будущих Зеков, под лозунгом «За производительный труд для всех без ограничений». Воюет с больничным режимом, но все тщетно. Государство до тошноты демократическое. «Преступником может быть признан только человек, преступником родившийся». То есть, преступление это не преступное деяние само по себе, а совершаемое из преступных побуждений. Ну как? Говорю вам – гениально!

Сеня осмысленно смотрел на Эдика. С уважением.

– А вот меня как раз посадят, – твердо сказал он.

– А чего так, Сеня? – как ни в чем не бывало поинтересовался Эдуард.

– Я Шнизеля грохнул. Утренние новости видел?

– Я телевизор не смотрю, но насчет Шнизеля в курсе. Ты-то здесь при чем?

– Как это при чем? Как это при чем?! – завелся Сеня. – Я его два раза головой об пол припечатал. Пол мраморный. Из столовой затащил в сортир и башкой об умывальник, а потом об пол.

Здесь вмешался я:

– Ты же мне другое рассказывал...

– Да мало ли, что я рассказывал! – рявкнул Сеня, так что я прикусил язык. – Шнизель, козел, нипочем бы коробку сам не отдал!

Эдик спокойно налил Сене вермута – коньяк уже как-то незаметно прикончили – испросил:

– Где это, говоришь, было?

Сеня запнулся.

– Было, и все тут. В новостях сказали, что последний раз его видели в метро. Родственники, жена говорят – он отправился на Банную. А до Банной, якобы, не доехал. Я вам отвечаю – врут они, козлючины...

– Кто врет – органы, жена? – уточнил Эдик.

– Не-ет! – протянул Сеия. – На Банной они там врут. Ты бы видел эти хари. В бриллиантах, в платине, с мобилами... С чего они так жируют? Ученые, что ли? Так ученые сейчас с голой задницей... А-а? Вот ты это? Ты человека убивал?

Эдик изменился в лице – лицо сделалось непроницаемым. Он промолчал. Тут у Сени заверещал мобильник. Сеня скривился и отключил машинку:

– Не хочу...

Но зазвонил мой домашний телефон, тот самый, антикварный, эдисоновский. Ну, я подошел. Звонила Сенина супруга. Орала несусветно, куда делась ее непрошибаемость?

– Где Семен?! Он у тебя?! Где он?

Мне почудилось, что Земле каюк.

– У меня, – только и выдавил я.

– О боже! – как будто бы я сообщил нечто катастрофическое и бесповоротное. – Дай его!

– Сейчас. Сеня, тебя твоя требует. Что-то у вас случилось...

Сеня нехотя подошел.

– Ну? Что-о? Какое свидетельство? Из какого загса? Да заткнись ты, дура! А я кто? Да живой я! Все, дома поговорим. Все, я сказал. Когда буду – не знаю.

Сеня бросил трубку:

– Бардак какой-то!

– Что, брат, из загса свидетельство? О бракосочетании с высокой шатенкой? – поинтересовался Эдик.

– Откуда ты знаешь про нее?

– А вот Викула рассказал.

– Трепло! – убежденно произнес Сеня.

Я обиделся. А Сеня вдруг схватился за сердце:

– Давит что-то.

Расстегнул воротничок, потянул рукой джемпер. По лицу текли струйки пота.

– Викула, нитроглицерин есть? – спросил Эдик.

– У меня все есть.

Я полез в кухонный шкаф, на полку, служившую аптечкой. Сеня схватил таблетки и бросил под язык две штуки. Некоторое время сидел, сосредоточенно массируя грудную клетку. Потом сказал:

– Вроде попустило.

Взял бутылку, хотел было плеснуть себе вермута, но заколебался.

– Ты не молчи, ты говори, – сказал Эдик.