Хроники закрытого города

– Что, Ганс, нашёл себе друга, – губы сурового немца дрогнули, но улыбка так и не появилась. Ребёнок ещё не сказал ни слова с тех самых пор, как отчаянная мать выпихнула его из нещадного пламени прямо в руки к мучителям, надеясь на… А, впрочем, на что она надеялась? О чём думала, спасая своё безвинное чадо? А умел ли малыш вообще говорить? Такой маленький, худенький. Когда-нибудь и у них с Гретхен появится такой Ганс, но не сейчас, не сейчас, когда мир бьётся в агонии, а матеря бросают детей на милость врагам. Может, потом… Курт блаженно зажмурился, представив округлый живот своей милой. Но тут же вернулся к ребёнку. Молчит. Что ж, может, это и к лучшему. Негоже будущему защитнику Великой Германии знать холопский язык.

 Подхватив мальчонку на руки, Курт полной грудью вдохнул детский запах, и у него вновь защемило на сердце. Зачем всё? Кому нужна эта война? Но тут же отбросил крамольные мысли. За спиной его Родина. Его Арийская нация! Его семья. Его Фюрер. Его солдаты. Негоже показывать им слабину.

 Глаза Курта блеснули при воспоминании о родных местах, но тут же угасли, увязнув в синеве детского взгляда. Малыш потянулся к шершавой щеке немца. Его пухлые губы разжались, и тихое «папа» царапнуло слух.

– Да, маленький Ганс, теперь я твой отец, – голос его всё-таки дрогнул, а тонкие губы растянула скупая улыбка.

***

 Долго ли они шли, история об этом умалчивает. Когда уже грязные и взъерошенные люди совсем выбились из сил, перед ними раскинулась топь.

– Ты чего, Агафья, удумала?

– Извести нас решила, ведьма!

 Народ зашумел, зароптал во весь голос.

– А ну тихо! – рявкнул Никодим, скидывая поклажу с плеч и пытаясь придать голосу строгость. – Пущай сама скажет.

– А что говорить-то? Нужен охорон вам, али нет?

– Нужен…

– А то…

– Конечно…

– Сама знаешь, – бородатый разминал ручищами затёкшую шею.

– Значит, языки прикусили и молча за мной. Нога в ногу, шаг в шаг. Кто с тропы сойдёт, считай, утоп.

 Люди опасливо зашептали, но поперёк никто не съязвил.

 Достала Агафья кусок блестящего янтаря из-за пазухи да привязала к клюке. Засмотрелся Никодим на чудесный самородок, да чуть в яму не ухнул.

– Что бельма вылупил? – огрызнулась на него спасительница. – Ступай за мной.

 И смело шагнула в болото.

 Грязь чавкала, заливала следы мутной хмарью, но держала людей, не тянула на дно. Так и дошли они длинной цепью до твёрдой земли и приземистой хаты. Встала перед дверями Агафья, дождалась, пока все выйдут из топи, да сухо скомандовала:

– Схоронимся в избе пока, а как фрицы уйдут, дальше думать будем. А ну-ка, девка, ходь сюды, – подозвала она хмурую вестницу. – Говоришь, всех пожгли? Да чую я русский дух среди чужаков.

– Как? – опешила девушка.

– Ты не спеши, вспомни, видела кого с ними?

– Беляна, подумай, – буркнул Никодим, почёсывая бородищу да провожая взглядом исчезающих в хате сельчан.

– Да я всего краешком глаза видала их, батюшка. Серые, страшные, злющие. А командир у них белоглазый, самый свирепый из них. Что-то кричал не по-нашему, по-заморски, по-вражески.

– На вот, сожми в кулаке камень да вспомни! – отцепив янтарь от клюки, сунула его девке Агафья.

 Та дрогнула, но пальцы послушно сжала.

 Приятное тепло окатило волной девичье тело. В груди громко стукнуло суматошное сердце и успокоилось. В ушах утих шум, а напряжённые тугие узлы стянутых мышц потихоньку расслабились. Беляна прикрыла глаза и вздохнула. Перед мысленным взором возник густой лес. Пышные шапки высоких пихт и кедровых сосен почти не пропускали дневной свет, а по земле сизым змеем стелились клубы дыма. Притаившись за толстым шершавым стволом, она сквозь слёзы смотрела на пылающую деревню. Заткнув ладонями уши, лихорадочно мотала головой, от отчаяния прикусив губу до крови, чтобы не слышать жуткую какофонию воплей сгорающих заживо.

 Всех без разбора, стар или млад согнали проклятые за двери амбара и подожгли. Глаза топили горячие слёзы, но она продолжала смотреть. Сердце бешено колотилось о рёбра, вот-вот, и вырвется из груди, шлёпнется в жидкую грязь, в объятия родимой земли, насквозь пропитанной кровью. Алой, густой и дымящейся кровью её несчастных детей. Глаза сами зажмурились, а ноги понесли прочь. Туда, где, не подозревая о нависшей опасности, мирно жила её деревушка.

 Беляна покрепче стиснула камень и прислушалась. Что тогда она пропустила? Ладонь обожгло, а память вернула мгновение. Краем глаза всего на минуту она уловила маленький силуэт. Ребёнок?

– С фашистами был ребёнок! – не веря себе, воскликнула девушка. – Батюшки, – всплеснула она руками, так этот малец… Я знаю его… Вильнёвых сынок из соседнего Верхнего…Что изба с петухами.. Была…– синий взгляд девки налился слезами. – Спасать надо малого, видать извели родичей фашисты поганые, – скрипнул зубами Никодим, да запустил лапищу в волосы, злобно сверкая глазами.