Хроники железных драконов

– Понимаешь ли, есть много направлений проверки претендента на царство, – улыбнулся Флориан. – Ну конечно же, законность его претензий. Но не менее важно быть совершенно уверенным, что кандидат способен быть правителем. Должен признаться, что в этом отношении я сильно в тебе сомневался… Чтобы отвлечь внимание от задуманного побега, ты притворялся стоящим на грани самоубийства. Что же касается самого побега… в общем-то, это было весьма изобретательно, тут нужно отдать тебе должное, но при этом не очень убедительно. Даже при помощи попутного ветра ты не мог всерьез надеяться обогнать и самого простецкого гиппогрифа. Да и вряд ли разумно отдавать столь ненадежное воздушное судно на волю ветров, порожденных близостью Жуткой Башни и печально известных своим непостоянством. Поэтому твой план, разрушенный Ариэлем в самой начальной стадии, отнюдь меня не впечатлил. Я совсем уже было махнул на тебя рукой. Но затем подумал о времени, когда ты выступал как уличный мошенник, подмастерье мастера, настолько скользкого и ушлого, что его не сумела обнаружить даже наша политическая полиция, приложившая к этому огромные усилия. Может ли тот, кто получил такое образование, ограничиться столь очевидным планом? Нет. Ты заранее ожидал, что твой побег на монгольфьере будет раскрыт и предотвращен, потому что он предпринимался лишь для отвода глаз от твоего настоящего побега, который действительно был задуман очень хитро. Он даже мог бы сработать, не предвидь я заранее какую-нибудь неожиданность.

Глаза Флориана горели желтым волчьим огнем.

– Ты доказал свою лживость, вероломность и жестокость. Из тебя получится прекрасный правитель. Ты прошел свое последнее испытание. У тебя есть все качества, чтобы сесть на Обсидиановый Престол.

19 Царь-дракон

Вилл направлялся на коронацию словно на казнь.

Обсидиановый Престол располагался глубоко во чреве того же самого здания, на верхушке которого примостился Дворец Листьев. Но сперва коронационная процессия семижды обогнула «Арарат» противусолонь. Причем впереди выступала, расчищая путь, львиная гвардия, а сзади, вперемежку, следовали духовые оркестры, колонны вивернов[92] и пауколапые гегемоты, лицедеи выплясывали с мячами, а циркачи жонглировали пылающими факелами. Вилл сидел на лошади, уступавшей мощью и красотой разве что самой Эпоне, а слева и справа его охраняли отряды телохранителей, сформированные из людей-скорпионов.

Перед ним танцевали нимфы в длинных белых туниках, осыпавшие все вокруг лепестками роз и ловко крутившие маршальские жезлы.

На тротуарах толпились несметные орды зевак. Зеваки были и в окнах всех окрестных зданий, те же, которые умели летать, густо обсели все крыши и стаями кружили в небе. Восторженные крики и здравицы сливались в сплошной пандемониум. Везде, где ни проезжал Вилл, с тротуаров выпускали сотни ярких воздушных шариков, и они устремлялись вверх сквозь сыплющийся вниз дождь разноцветных конфетти и стаи только что выпущенных голубей, которые, ошалев от нежданной свободы, выписывали в небе дикие пируэты. Все было организовано несравненно лучше, чем его Выдвижение, но казалось в то же время как-то очень зарепетированным и не совсем натуральным. Настроение толпы было не столь уже радужное, приветственные крики звучали не так спонтанно. Букентавры[93], трусившие вслед за Виллом, разбрасывали пригоршни золотых солейлей и серебряных лунаров с его профилем на аверсе, только что вышедших из-под чеканного пресса. Это должно было символизировать, что его правление начинается с изъявления щедрой благожелательности, но зеваки бросались на монеты, как изголодавшиеся шакалы, и на всем пути Вилла постоянно вспыхивали потасовки.

Вилл ехал со склоненной головой, потому что мысли у него были мрачные и ему не хотелось, чтобы кто-нибудь прочел их по его глазам.

– Улыбайтесь, сэр, – прошептал ему на ухо Ариэль. – Помашите им рукой.

Вилл через силу поднял руку и помахал. Было как-то нечестно не ответить на приветствия граждан, но он не мог заставить себя улыбнуться. Ну не мог он любить их с той же силой, как в тот день, когда они во всеобщем порыве подхватили его на руки и вознесли из Малой Тулы на вершину Вавилона. Он не испытывал к ним никаких чувств, кроме презрения, безразличного, отстраненного презрения.

А затем, как-то слишком уж быстро, шествие завершилось.

Вилл оказался там, откуда начинал. Когда он спешивался, три ряда горнистов со сверкающими горнами сыграли героическую фанфару, специально сочиненную для этого случая. Сатрапы вассальных государств бросались ниц, образуя своими спинами ковер для его шагов. Знаменитейшие знаменитости резво выскакивали из своих лимузинов и неслись, отталкивая друг друга, к «Арарату», чтобы распахнуть его двери.