Сам Чубайс возможность своей – и своих коллег-реформаторов – отставки постоянно держал в голове, начиная почти с самого момента, когда он пришел в правительство. В июле 1992-го в одном из интервью его спросили, как он думает, сколько еще осталось до того срока, когда их “команда камикадзе” уйдет “с гордо поднятой головой”. Чубайс ответил:
– Первый срок, который нам планировали для ухода, – конец декабря 1991-го. Потом – середина января. Потом – февраль, потом – март… Ну, а в апреле было совершенно очевидно, что на съезде всех выкинут, никакого разговора тут быть не может. Затем – июнь… Ну, а сейчас всем ясно, что все закончится в августе или в сентябре… В крайнем случае – в октябре, но не позже декабря… Ну уж – не позже середины будущего года…
Как видим, срок жизни правительству реформаторов всегда отпускался (да и сами они себе отпускали) не более чем в несколько месяцев. У них всегда была “готовность номер один” к тому, чтобы освободить занимаемые ими кабинеты.
Что касается “гордо поднятой головы”, – то есть того, при каких обстоятельствах Чубайс счел бы свою миссию выполненной, – здесь всегда был один критерий: миссия будет выполнена, когда приватизация станет необратимой.
– Я знаю, – сказал тогда, в июле 1992 года, Чубайс, – что если до конца этого года я сумею сделать то, что сейчас задумано и то, что заложено в уже принятые документы, то с этого момента приватизацию и частную собственность в России уже не остановит никто и никогда! Для меня этого достаточно, чтобы уйти с гордо поднятой головой, если надо будет это сделать.
До конца 1992 года достичь “точки невозврата”, как мы знаем, не удалось. Битва за приватизацию продолжалась и в последующие месяцы, но отношение Чубайса к возможности своей отставки оставалось тем же: все неприятности и обиды отодвигаются на десятое место, главное – успеть завершить дело.
В бой брошены главные силы
Вскоре слухи и сообщения со ссылкой на таинственные “источники” о противоречиях между Черномырдиным и Чубайсом в полной мере подтвердились. 1 апреля премьер на встрече с руководителями предприятий ВПК в Санкт-Петербурге, кажется впервые, подверг публичной критике своего зама, возглавляющего Госкомимущество. Черномырдин сравнил приватизацию, проводимую Чубайсом, с насильственной коллективизацией тридцатых годов. Председатель правительства заявил, что, по его мнению, государственные предприятия распродаются насильно. Черномырдин пообещал, что вообще вся программа экономических реформ будет скорректирована, – усилится государственное регулирование финансовой, налоговой и кредитной политики, а также поддержка находящихся в упадке топливной и энергетической отраслей. Ну и, разумеется, будут внесены изменения и в законодательные акты, касающиеся приватизации, и в ее практику.
Надо полагать, это был бальзам на душу консервативной аудитории, к которой обращался в тот момент Черномырдин.
Чубайс принял вызов. Выступая на следующий день на учредительном съезде Ассоциации приватизируемых и частных предприятий, он заявил, что в России развернута массовая кампания против приватизации. Активнее всего тут действует Верховный Совет. Его поддерживает часть чиновников и представителей правительства. Многие из этих людей боятся потерять находящиеся в их руках рычаги управления страной. Очень часто, сказал Чубайс, приватизируемым предприятиям урезается финансовая поддержка со стороны государства, происходят задержки с принятием важных нормативных документов… Тем не менее, несмотря ни на что, приватизация, по словам вице-премьера, стала фактом: “Это произошло потому, что миллионы людей, десятки тысяч предприятий поддержали ее”.
Чубайс сообщил, что во второй половине дня на заседании ВС будет рассматриваться вопрос о его отставке, так что он вынужден будет покинуть съезд, в связи с чем приносит его участникам свои извинения.
В действительности, непосредственной угрозы отставки в тот день не было. В Верховном Совете рассматривался проект постановления о выполнении программы приватизации. На усмотрение нардепов были вынесены два варианта оценки: первый – признать работу Госкомимущества по выполнению упомянутой программы неудовлетворительной, второй – счесть ее “недостаточной”. Других вариантов у “заклятых друзей” Чубайса, естественно, не было и быть не могло. Первый вариант как раз и предполагал в качестве одного из последствий обращение к президенту с предложением уволить Чубайса.
Сдаваться без боя “виновник торжества”, естественно, и на этот раз не собирался. Выступив на заседании, – как всегда, весьма эмоционально, – он заявил, что не согласен с текстом постановления: преамбула, подводящая к однозначно отрицательной оценке работы его ведомства, носит откровенно тенденциозный, необъективный характер.