Хроноагент. Гексалогия

– Да просто невозможно! – прерываю я его, а перед глазами встает картина моего огненного пике над Рославлем. – Кстати, Ело, а ваши спецы не задавались вопросом: как в таких случаях поведет себя активатор? Что будет, если такая машина на полной скорости ухнет, например, на нефтехранилище или химсклад? Или на лес? Или в воду? При такой энергии и температуре взрыва не сработает ли он в роли запала для какойнибудь реакции?

– Насколько мне известно, такие вопросы специально не прорабатывались. А это действительно интересно, но… Слушай, Адо, а что это ты вдруг об этом заговорил? Ты что, думаешь…

– Договаривай, – подбадриваю я своего товарища, – ты хотел сказать, что я предчувствую катастрофу в одном из ближайших полетов?

– Ну да… – тянет Ело.

– Ело! Я был бы никуда не годным летчикомиспытателем, если бы у меня появлялись такие предчувствия. Даже если бы они и промелькнули, я бы не стал делиться ими ни с кем, я просто стал бы искать, что их вызвало. Напротив, я гарантирую тебе, что эту машину я благополучно доведу до конца. То есть выполню всю программу испытаний вашего КБ. Может быть, не без осложнений, так редко бывает, но и без крайних исходов.

– Тогда зачем все эти разговоры? – спрашивает Ело, отпив глоток кофе.

– И такие вопросы задает мне создатель машины! Она что, останется в единственном экземпляре и летать на ней буду только я? Правильно, нет. Как я понимаю, это многоцелевая боевая машина. Значит, ее ждет серийное производство на заводе. Десятки, а потом сотни таких машин появятся в строевых частях. А там и наземное обслуживание без участия научных светил, как у нас, да и у летчиков квалификация далеко не у всех как у ведущих испытателей. Летные происшествия неизбежны… Ну, ты знаешь статистику. Не исключено, что некоторые будут с такими исходами, о которых я говорил. Это в мирное время. Но ведь машина военная. Поверь, я не знаю ни одного самолета, который нельзя было бы сбить, каким бы выдающимся он ни был. Полагаю, ты понял, о чем я говорю?

– Понял, Адо, – отвечает Ело, делая запись в электронный блокнот. – Этот вопрос действительно заслуживает внимательного изучения.

– Ело, как ты думаешь, ваша машина полностью соответствует ТЗ?

– Ну, сегодняшний полет многое должен показать. А потом именно ты и должен ответить на этот вопрос.

– Почему вы, конструкторы, не всегда до конца знаете возможности своего творения?

– А ты знаешь? – ехидно спрашивает Ело.

– Чувствую. Я чувствую, что он, – я киваю в сторону самолета, – еще не показал до конца своих возможностей. Я чувствую, что вы, сами того не ведая, создали нечто такое, чему суждена долгая и счастливая жизнь. Я имею в виду не эту машину конкретно, а целое поколение, которое последует за ней. Это как первый реактивный самолет – революция в авиации.

– Ты имеешь в виду активатор?

– Нет, это только ступенька. Я имею в виду саму машину, пусть даже без активатора.

– Ну, ты даешь! Что же ты в ней разглядел такого особенного?

– Форма. Почему она такая? – Я обрисовываю пальцами в воздухе контур сечения фюзеляжа машины.

– А, ты это имеешь в виду? Продувка разных вариантов сечений показала, что такое сечение больше всего подходит к этим скоростям…

– А почему?

– Над этим мы пока не задумывались.

– То есть вы нашли форму эмпирически. А ято думал… Значит, вы до конца сами не знаете, что вы нашли.

– А ты знаешь?

– Чувствую.

– Чувствую! Не слишком ли много ты берешь на себя, Адо? Весь коллектив КБ не знает, что он создал, а в этом коллективе есть весьма талантливые ученые, и вот они не знают. А Адо Тукан, видите ли, чувствует!

Я останавливаю поток красноречия, положив руку на плечо Ело, и смотрю ему в глаза.

– Мы – летчики! – говорю я твердо и внушительно. – Мы пилотируем машину в воздухе, мы ощущаем всеми фибрами, как она себя ведет, чего она хочет. Да, именно хочет! Машина живет в воздухе, в полете. Вы родили ее в чертежах, построили в цехах, ковырялись в ее нутре, когда она спала на земле. А я общаюсь с ней с живой. Почувствуй разницу!

– Почувствовал. Ты меня почти убедил. Значит, ты считаешь…

– Ничего я не считаю. Ело. Я чувствую. Сегодняшний полет многое покажет. – Я смотрю на часы. – Мне пора одеваться.

Пока я одеваюсь в летный костюм, Ело хранит сосредоточенное молчание. Под конец он спрашивает:

– Адо, а что, потвоему, может показать этот полет?

Перед моим внутренним взором встает пожар завода и клубы ядовитого дыма, ползущего на город. Эту картину меняет “коридор выхода”, узкий донельзя.

– Что покажет, то покажет. Сделаю все, что смогу, это я обещаю, – говорю я и иду к выходу.

– Ты забыл гермошлем, – напоминает Ело.

– Захвати, – бросаю я через плечо.

У выхода нас поджидает пикап с двумя техниками, которые сопровождают баллон с активатором. На пикапе мы быстро подъезжаем к самолету. Я выслушиваю доклад старшего инженера, контролирую установку баллона с активатором, затем обхожу самолет, внимательно его осматривая. Глянув на рули высоты, я отмечаю, что триммеры установлены так, чтобы в случае потери управления задрать нос самолета вверх и погасить скорость.

“Так!” – говорю я про себя.