Хроноагент. Гексалогия

Давно уже поют тубы, добиваясь тишины, чтобы провозгласить победителя, но трибуны не умолкают. А я, держа высоко над головой Золотой Меч, галопом скачу по ристалищу, совершая круг почета. Меня провожают крики: «Слава! Сэр Хэнк! Золотой Меч! Да здравствует сэр Хэнк! Гомптон! Виват!»

Выждав, пока слуги и герольды уберут тело круна Дулона, я беру у Симона боевое копье и подъезжаю к королевской ложе. Король Рене стоит, держа в руках Золотой Венец Королевы Турнира, и… радостно улыбается. Это уже выше моего понимания. Чему он радуется? Считает, что я сейчас последую его вчерашнему совету? Черта лысого! Ну, ваше величество, погоди! Посмотрим, как ты будешь улыбаться через пару минут.

Я кланяюсь королю и склоняю к нему копье. Король Рене держит Венец высоко над головой и провозглашает в наступившей тишине:

– Доблестный рыцарь Хэнк из Гомптона! Ты в честном и тяжелом бою доказал, что сегодня нет тебе равных из всех собравшихся здесь рыцарей! Ты завоевал право выбрать достойнейшую из дам, которая этой ночью в Красной Башне встретится со святым Могом! Возложи ей на главу этот Венец!

С этими словами король вешает Венец на острие моего копья. Я высоко поднимаю его. По трибунам пробегает и тут же стихает волна ропота. Все ждут. А я решаю пощекотать королю нервы. Мне вспоминается «Айвенго» Вальтера Скотта. Медленно двигаюсь вдоль трибун. Иногда я замедляю шаг своего гнедого и слегка склоняю копье, словно выбираю и не решаюсь выбрать.

Вот ложа прекрасной Лины. Ее аристократическое, точеное лицо бледно, пальцы судорожно сжимают барьер ложи. А глаза! Если бы хрусталики имели свойства лазерных рубинов, я бы уже лежал на земле пробитый двумя зарядами ненависти.

Хорошо, что я не снял шлема, и никто не видит выражения моего лица. На втором круге замедляю шаг у ложи Лины и останавливаюсь, глядя на нее. Выражение ненависти на ее лице сменяется недоумением. Я слегка склоняю копье с Венцом в ее сторону. Глаза Лины удивленно раскрываются, брови ползут вверх, губы складываются в робкую улыбку. Она начинает вставать… Хватит!

Я двигаюсь дальше. Как всетаки хорошо, что у нее обыкновенные глаза, а не лазеры! Впрочем… Не следует забывать, с кем я имею дело!

А король Рене глядит на меня улыбаясь! Время побери! Сейчас я сотру улыбку с твоего лица. Вот сидит на трибуне Яла, спокойная, как валенок. Она одна из всех присутствующих поняла мою игру.

Копье с Золотым Венцом медленно склоняется к ней на колени. Яла принимает Венец и встает, держа его над головой. Медленными шагами она спускается ко мне. Она в традиционном одеянии нагил. Белое платьетуника до колен, сзади тонкая до прозрачности белая мантия, почти до земли. На ножках белые сандалии с плетением по всем икрам широких, в два пальца, ремней, застегнутых под коленями. Она спускается с трибуны, моя Ленка в образе нагилы Ялы, своей грациозной походкой, а люди почтительно встают и освобождают ей дорогу. Молчание трибун становится напряженным.

Яла подходит ко мне. Я отбрасываю ненужное уже копье, забираю у нее Венец и надеваю ей на голову. Она протягивает ко мне руки. Подхватываю ее. Время великое! Как она мала и легка! Совсем девочка: легкая, как пушинка, и тонкая, как стебелек. Усадив Ялу впереди себя, я обнажаю Золотой Меч и, высоко подняв его, еду по кругу вдоль трибун. А они снова ревут. На этот раз преобладают крики: «Яла! Яла! Нагила Яла!»

Завершив круг, я подъезжаю к королевской ложе. Его величество стоит в ней и радостно, широко улыбается. Его руки в приветственном жесте протянуты ко мне и Яле. Ничего не понимаю! Два бухаса сбегают вниз и принимают у меня Ялу. Они почтительно ведут ее по ступеням к королевской ложе. Вот король Рене преклоняет перед ней колено, даже в таком положении его голова возвышается над Золотым Венцом, почтительно целует ей подол туники и руку.

Они стоят рядом. Яла ниже его плеча! Король склоняется к ней и чтото говорит. Брови Ялы удивленно лезут вверх, она недоуменно смотрит на короля, чтото спрашивает. Король кивает. Лицо Ялы озаряет улыбка. Она смотрит на меня: рот до ушей. Король тоже смеется и машет мне рукой. Я уже ничего не могу понять. Ну их в схлопку! Снимаю шлем и почтительно кланяюсь Яле и королю.

Герольды чтото кричат, толпа шумит, а я еду к своему шатру. Только спешившись и войдя в него, чувствую, как я устал, как много сил отнял у меня этот бой. Великое Время! Как ноет каждая моя косточка! Симон раздевает меня и продолжает переживать мой бой, словно это он сам победил круна Дулона. А я не реагирую. Оживляюсь я, лишь узнав, что Дулон жив, только серьезно ранен. У него сильно разбита голова, сломана левая рука, видимо, подвернул, когда падал, и два ребра.

После обеда Симон подает мне письмо.

– Кто принес?

– Какойто лучник.

Так, это от Ургана. Письмо написано порусски.