Хроноагент. Гексалогия

Пока иду до Больших Журавлей, в голову мне приходит мысль, что я совершенно забыл, для чего я здесь. Война, повседневная, тяжелая, на грани физического и морального истощения, работа, переживания за Ольгу вытеснили все остальное. Впрочем, все идет как надо. До того единственного боя, ради которого и затеяна вся эта история со мной, еще больше двух месяцев. За это время я должен втянуться настолько, чтобы вполне выдержать бой одному против десятки. Прикидываю, сколько бы я сейчас смог продержаться против десяти “мессеров”, пусть даже не “Нибелунгов”… Получается, что те, кто послал меня сюда так рано, кругом правы. Я сейчас просто не удержу возле себя эту десятку. Пять сожрут меня, а остальные догонят и расправятся с Сергеем. Так что будем набираться опыта.

В Больших Журавлях все дома заняты под госпиталь. Поначалу я теряюсь: где же искать Ольгу? Потом вспоминаю, что она – хирург. Значит, надо искать операционную, там мне скажут, где ее найти. Операционная разместилась в здании сельсовета. Над крышей соседствуют два флага: красный с серпом и молотом и белый с красным крестом. На крыльце стоит довольно странная и весьма колоритная фигура.

Тощий и длинный как столб мужик неопределенного возраста, в белых полотняных брюках и такой же куртке почти до колен, с засученными выше локтей рукавами. Жилистые волосатые руки с длинными пальцами подняты на уровень плеч, ладонями вперед. Он словно собирается сдаваться и раздумывает: стоит это делать или нет. На голову плотно, по самые брови, натянута белая шапочка, на грудь свисает марлевая маска. Маска, шапочка, брюки и особенно куртка обрызганы чемто красным. Я догадываюсь: кровь. В зубах у странной личности дымится папироса. Серые глаза изпод рыжих бровей внимательно меня разглядывают.

– Кого разыскиваем, старшой? – скрипит личность сквозь зубы, не вынимая папиросы изо рта. – У нас здесь летчиков вроде нет.

– Старший лейтенант Злобин. С кем имею честь?

Личность поводит своим длинным, буратинообразным носом в сторону стоящего рядом пожилого санитара и чтото мычит. К моему удивлению, санитар услужливо вынимает папиросу из его зубов и держит ее наготове.

– Военврач второго ранга Гучкин, – представляется личность, не меняя позы, держа руки в прежнем положении: чи щас сдаться, чи погодить трошки.

– Что привело вас, товарищ старший лейтенант, в нашу обитель скорби? Товарища ищете? Как фамилия? Какой части? А вообщето точнее вам скажут в канцелярии, второй дом направо. Я всех вряд ли упомню. Знаете, сколько за день раненых проходит!

Он снова кивает носом, и санитар вставляет ему в зубы папиросу.

– Вообщето мне нужен не раненый, а военврач третьего ранга Колышкина.

Гучкин так резко открывает свою пасть, обнажая лошадиные зубы, что папироса выпадает изо рта. Санитар подхватывает ее на лету и укоризненно качает головой.

– Вас интересует Колышкина? Ольга Ивановна?

– Так точно.

– Ну, ты даешь, старшой! Откуда ты взялся?

Я беру официальный тон:

– 129й истребительный полк.

– А! Сосед. Мы с вами как у Христа за пазухой. Пока вы здесь, ни одна бомба сюда не упадет. Верно?

– Верно, не дадим. Так где я могу видеть Колышкину?

– Не вовремя ты пришел, старшой. Оперирует она. И еще долго будет оперировать.

– А когда освободится?

– Трудно сказать. Вчера закончили в четыре утра, позавчера – в три. Транспорт с ранеными только два часа назад пришел. Так что придется повозиться.

– А почему она оперирует, а вы курите? Почему не наоборот?

– А ты, старший, лют! Интересно знать, ты сам как, все двадцать четыре часа в воздухе проводишь или иногда, по нужде сходить, на землю спускаешься?

– Иногда спускаюсь.

– Вот видишь. А нам порой по нужде сбегать некогда бывает. Людито на столах лежат живые, помереть могут, а другие в очереди ждут, и всем больно до невозможности. Иваныч, – обращается он к санитару, – дайка я докурю, а сам посмотри, когда Ольга Ивановна с очередным закончит. Если скоро, скажи, что ее здесь командир дожидается, а если нет, не отвлекай, я сам ей скажу.

Санитар сует Гучкину папиросу в зубы и уходит.

– А что это вы так интересно курите?

– Руки должны быть чистыми. – Он выплевывает окурок и добавляет: – Идеально. Мы же ими в живом теле копаемся. После каждой операции моем и дезинфицируем.

– А, – догадываюсь я, – поэтому вы их так странно держите, словно сдаваться собрались.

– Или задушить коголибо, – смеется Гучкин. – А ты, старшой, что за интерес до Ольги Колышкиной имеешь? Если не секрет, конечно.

– Никакого секрета. Она – моя жена.

Гучкин сокрушенно качает головой.

– А вот вратьто не надо. Она же не замужем.

– Тебя как зовут?

– Константин Владимирович.

– Ты, Костя, хорошо сказал, что сейчас по нужде некогда сбегать. Ты в мирное время по сколько операций в день делал?

– Самое большее – две. Только к чему ты это?

– А к тому, что в мирное время я тоже делал по одному, самое большее по два вылета в день. А сейчас по пять, по шесть. Но мирноето время кончилось. Другой отсчет пошел. Если мы с ней не успели в загсе штамп поставить до 22 июня, то теперь это дело может несколько затянуться. Но для нас с ней это не имеет значения.