Хроноагент. Гексалогия

Волков сообщает нам новость. Пока мы летали до Смоленска и обратно, к нам прилетел комдив с членом Военного совета. Они вручили полку Гвардейское знамя и зачитали приказ о присвоении очередных воинских званий.

– Поздравляю, Андрей! Снимай кубари, цепляй шпалу.

– А Сергей?

Волков отрицательно мотает головой. Чтото здесь не так. Я иду в штаб и задаю этот вопрос Жучкову, теперь уже подполковнику.

– Знаешь, я сам ничего не понимаю, – отвечает мне Жучков. – Вот черновик представления. Николаева я сам туда вписывал, Лосев подписал, никого не вычеркивая. Я разберусь с этим, непременно.

На другой день после разбора полетов Сергей зажимает меня в угол.

– Ты, мать твою, к Ольге собираешься сходить или нет?

– Да надо бы, – нехотя соглашаюсь я.

– Хочешь не хочешь, а идти надо. Я понимаю, тяжело идти с такой вестью, но кому это сделать, кроме тебя?

Сергей, что ни говори, прав: идти надо. Нельзя оттягивать это дело до бесконечности. Договариваюсь с Волковым и Жучковым и отправляюсь в госпиталь.

Оказывается, Ольга уже все знает. Начальник штаба дивизии звонил в госпиталь в тот же день и сообщил ей о гибели отца. К моему удивлению, она восприняла эту весть не то чтобы спокойно, но без того, чтобы она надолго выбила ее из колеи.

– А как иначе, Андрюша? Идет война, и мы – люди военные. Нам расслабляться нельзя.

Неожиданно она припадает к моему плечу и дает волю слезам. Я молчу, не утешаю – это не нужно, только поглаживаю ее волосы и плечи. Через несколько минут Ольга успокаивается так же неожиданно, как и расплакалась.

– Что там у вас рассказывают, как он погиб?

– Зачем слушать, как рассказывают? Я сам все видел.

– Расскажи, – просит Ольга.

Приходится мне вновь восстанавливать все детали этого боя, этой страшной первой атаки штурмовиков.

Ольга вздыхает.

– Я маме письмо пишу, – показывает она на листок, что лежит на столе, – начала еще вчера, но не хотела заканчивать и отправлять, пока с тобой не встречусь. Хорошо, что ты все это видел. Сейчас допишу, и надо бы еще чтонибудь добавить.

Ольга задумывается в нерешительности, и я предлагаю:

– Добавь, что долг свой солдатский он выполнил до конца и смертью своей сохранил десятки, да что там десятки, если по большому счету, тысячи жизней. И добавь, – это хоть какоето утешение, хотя и слабое, конечно, – что смерть его была легкой, мгновенной. Многие из нас позавидуют такой смерти. Гораздо тяжелее падать последние несколько минут своей жизни в горящей неуправляемой машине. А тут мгновенный взрыв, и все.

Ольга смотрит на меня, потом протягивает листок.

– Напиши все сам: и как он погиб, и то, что ты сейчас сказал, у меня так не получится, – просит она.

Ее глаза просят меня: “Помоги мне, я не в состоянии описать его смерть”.

Делать нечего, беру листок и присаживаюсь к столу.

Ольга вздыхает.

– Больше всего мама будет переживать, что даже могилы , у него нет.

Я отрываюсь от письма.

– Что ж, это удел многих летчиков. Когда Белыничи освободят, там поставят памятник летчикам, погибшим при штурме этой базы. Их там много осталось, и ни у кого из них нет могил. Фамилия Ивана Тимофеевича будет там первой.

– Почему первой?

– По традиции. На братских могилах списки пишут в порядке воинских званий. А генерал погиб там только один – он.

– И это напиши, – просит Ольга, – мама сюда обязательно приедет, когда будет можно.

В дверь ктото деликатно стучит.

– Войдите! – отзывается Ольга.

В комнату входит Гучкин, сразу заполняя собой все свободное пространство.

– Не помешал?

– Отнюдь, – отвечаю я, заканчивая письмо словами: “С искренним уважением и соболезнованиями, Андрей Злобин”.

– Прочитай, – говорю я Ольге.

– Не буду, – качает она головой и сворачивает треугольник.

– Я смотрю, вас можно поздравить, Андрей Алексеевич. Вы теперь – капитан!

– Бери выше, уважаемый. Гвардии капитан.

Гучкин щелкает каблуками и вытягивается во фрунт.

– Извиняйтес, гвардии капитан, больше не ошибемсяс! Это дело надос отметить. – Он щелкает себя пальцем по горлу и резко бросает легкий тон. – Заодно Ивана Тимофеевича помянем. Один момент!

Ольга поворачивается ко мне и смотрит на мои петлицы.

– А я и не заметила. Поздравляю! К тому же вы теперь – гвардейцы.

– Дивизия твоего отца тоже гвардейская.

– Да, – вздыхает Ольга, – но уже без него.

Я еще раз внимательно смотрю на нее и принимаю решение.

– Знаешь, я не буду сегодня у тебя оставаться.

Ольга согласно кивает.

– Правильно.

В этот момент появляется Гучкин с фляжкой, половинкой хлеба, шматом сала и миской с яблоками и солеными огурцами.

– Ольга Ивановна, доставай кружки.

– У нас здесь стаканы.

– Я и забыл, что мы с вами – на женской половине. У нас им – все лучшее, – поясняет он мне.

Мы поминаем Ивана Тимофеевича, обмываем мою шпалу, Гвардию. После третьей Гучкин таинственно поднимает палец.

– А у меня еще одна новость.

– Что такое?

– Наш госпиталь включили в состав вашего корпуса.

– Ого! – Я смотрю на Ольгу и поясняю: – Теперь будем все время рядом.

– Здорово! – радуется она. – Вот за это надо непременно выпить.

Мы допиваем водку, сидим еще полчаса, и Гучкин с Ольгой провожают меня до околицы.