Хроноагент. Гексалогия

Через час в блиндаже собирается тот же состав. Не хватает убитого лейтенантаартиллериста и одного раненого взводного. Зато пришли экипажи двух танков со своим командиром взвода, молодым лейтенантом.

В блиндаж входит Ненашев.

– Так, славяне. Получен приказ. Держаться до завтра, до двадцати четырех часов. Держаться сколько сил хватит и сверх того. Помощи не будет, рассчитывать следует только на себя. В двадцать четыре то, что от нас останется, должно отойти вот на этот рубеж.

Он показывает на карте новый рубеж обороны.

– Наша задача – затормозить движение дивизий Гудериана, заставить их развернуться раньше времени. Тогда их и причешут.

– Опять отступать!

– А что прикажешь делать? Против нас – танковая группа. Можно, конечно, всей дивизией лечь Гудериану под гусеницы. Только это его не остановит. Так что, славяне, поняли? Отход в двадцать четыре и ни минутой раньше!

– Отход, отход! Когда это все кончится? Надоело пятиться!

– В самом деле, гвардия, ты же по небу летаешь. Тебе сверху все видно. Что там насчет наступления, ничего не разглядел?

– Разглядел.

– И что же?

– Будем наступать, мужики, непременно будем. Не так скоро, как нам хочется, но и не так долго этого ждать, как Гитлеру бы того хотелось.

– Интересно, как это все будет происходить?

– Ясно одно: нелегко это будет. Дайка гитару.

Перебрав струны, я запеваю:

– От границы мы землю вертели назад, было дело сначала. Но обратно ее раскрутил наш комбат, оттолкнувшись ногой от Урала…

Вслушиваясь в слова песни, Ненашев начинает разливать по кружкам самогон.

– Ктото встал в полный рост и, отвесив поклон, принял пулю на вдохе, но на запад, на запад ползет батальон, чтобы солнце взошло на востоке.

Лейтенанты и танкисты шепчут про себя врезающиеся в душу слова Высоцкого, а я завершаю:

– Нынче по небу солнце нормально идет, потому что мы рвемся на запад!

– Вот и выпьем за то, чтобы солнце всегда всходило на востоке, – говорит Ненашев, поднимая свою кружку.

Меня несет, и я выдаю весь свой репертуар. От выпитого зелья я несколько теряю контроль над собой и выдаю слушателям такие вещи, как “Звезды” и “Последний бой”. Правда, спохватившись, удачно захожусь кашлем на строчке “вон покатилась вторая звезда вам на погоны”, а слова “четвертый год” заменяю на “который год”.

Когда я устаю, запевает комбат. Звучат больше народные и казачьи песни. Здесь и знаменитый “Черный ворон” – древняя песнь русских воинов, и “Вниз по. Волгереке”, и “Любо, братцы, любо!”, и многое другое.

Снова гитара переходит ко мне. И снова в блиндаже звучат песни Высоцкого и Окуджавы.

Постепенно тяжелый день и выпитое берут свое. Голова становится свинцовой, пальцы уже не нащупывают струны гитары. Ненашев отводит меня к месту на нарах и через несколько минут сам пристраивается рядом.

Я засыпаю с мыслью, что мое дело здесь, в 41м году, сделано. Значит, скоро домой, в девяностые годы. Интересно, как это…

Глава 20

Если человек служит в спецслужбе, в сердце его поселяется вероломство, а в душе – жестокость.

Р.Хайнлайн

– Товарищ гвардии капитан! Подъем! – слышу я знакомый голос и чувствую, как меня ктото расталкивает.

Открываю глаза. Передо мной стоит мой ведомый. Гена Шорохов.

– Давай, командир, скорее. Полковник приказал: мухой! Живого ли, мертвецки ли пьяного, а доставь комэска.

– В самом деле, друг, собирайся скорее, – торопит меня Ненашев. – Немцы уже зашевелились. Не ровен час ударят, тогда уже не взлетите.

Он протягивает мне полную фляжку:

– Возьми в подарок. Это я специально для тебя налил, когда ты его похвалил. Спасибо за все, за песни в особенности. Хороший ты мужик, Андрей! Живи, удачи тебе!

– И тебе, комбат, удачи!

Мы обнимаемся.

– Даст бог, еще встретимся, – говорит Ненашев.

Киваю, а сам думаю: вряд ли. Со мной ты, во всяком случае, уже не встретишься. Я свое дело сделал, мне пора домой.

Мы подходим к “У2”.

– Куда летим, Гена?

– Под Починок.

– Ты не в курсе, – спрашиваю я Геннадия, – госпиталь куда перевели?

– В соседнее село. Мы над ним на посадку заходите будем.

Нам с Ольгой опять повезло.

В штабе мне не дают даже доложить о прибытии. Минут пять меня тискают в объятиях Лосев, Федоров и Жучков. Наконец мы садимся, Лосев закуривает, угощает меня и говорит:

– Честно сказать, я уже думал Николаева комэском назначать, когда он доложил, что ты с шестеркой схлестнулся. А когда твой голос услышал, решил, что у меня галлюцинации. Ну, Андрей, сто лет проживешь, раз из такого переплета выпутался!

– Это верно, Андрей, – подтверждает комиссар, – никто даже мысли не допускал, что ты жив останешься. Жучков сидит и репу чешет: кто же в этом квадрате трех “мессеров” завалил? На тебя, каюсь, даже я не подумал. Жди вечером в гости.

– Ладно, давай к делу, – говорит Жучков. – Ты как, работать можешь?

– Вполне. Руки целы, ноги целы, что еще?

– Вот и хорошо! Бери карту. Видишь расположение передовой дивизии Гудериана и ее тылы?

– Сам наносил.