Хронофаги

Мадам Бурре намочила две простыни, одну вручила дочери, вторую принялась методично намыливать сама. Они о чём-то шутили между собой и едва слышно посмеивались, а кардинал тоскливо подумал о том, что тогда воробышек улыбался чаще. Девушка наклонилась над прорубью и опустила бельё в воду, чтобы смыть грязь, жир и мыло. И вдруг что-то потянуло ткань вниз, Жанетта вскрикнула, сжав скользкие края, и упала на лёд. Раздался громкий треск, белая корка начала лопаться и мадам Бурре, в ужасе отбросив стирку, протянула руки вниз:

— Хватайся! Скорее!

Девочка не успела встать, как из воды высунулись всё те же мужские руки в изумрудных одеждах и крепко сжали её ноги в изношенных ботинках, дёрнув вниз.

— На помощь! Анри, на помощь! — истошно завопила мать, прыгнув на ломающийся лёд.

Она легла животом на гладкую поверхность, намертво вцепившись одной рукой в сваю, а второй в рукав платья дочери.

— Давай! — скомандовала она. — Цепляйся за меня и ползи по мне наверх!

Жанетта совсем онемела от страха, но с каждым рывком в воду, судорожно вцеплялась в пальто матери. Стиснув зубы, женщина медленно, но верно отодвигала девочку от проруби, больше не тратя сил на крик. Она совсем не удивилась человеческим пальцам, мёртвой хваткой давящим тонкие лодыжки. Оставив сваю, мадам Бурре принялась разжимать чужие руки. Они были сильны, словно железные тиски, но материнская любовь сильнее — победно выдохнув, удалось расковать эти клещи. Постепенно они менялись местами: дочь влезла на мостки, женщина подкатилась к треснувшей лунке.

— Давай, мама, — Жанетта, дрожа от холода, протянула вниз сухую простыню, — хватайся… я вытяну…

Мадам Бурре обернулась, выдавила из себя жалкую улыбку и резко скользнула под лёд. От отчаянного крика девочки, казалось, лопнут барабанные перепонки — так она надрывалась, молотя кулачками по обледенелым доскам.

— Я не знал… — шептал Бертран, — если бы я только знал…

— А теперь туда, откуда ты пришёл… — пробормотала старуха и снова пространство по краям слилось в бесконечные белые полосы с воплем маленькой Жанетты, что так и звенел в ушах.

Оранжевая походная палатка рядом с красной «шестёркой» выделялись ярко на фоне утреннего леса и берега озера, словно заранее грозя непоправимой бедой. Бабка и кардинал замерли прямо над водой, всего в двадцати метрах от людей. Вета в жёлтом купальнике казалось ещё совсем юной, угловатой. Тонкие руки разрезали синие волны плавными взмахами, золотистые волосы потемнели, намокнув на затылке.

Её мать, словно что-то почувствовав, вышла из палатки, наскоро поправляя чёрный, будто траурный, купальник. Она торопливо рассекла озёрную гладь и поплыла к дочери сильными, быстрыми гребками. Уже догоняя, женщина увидела, как дочь окружают буруны маленьких водоворотов.

— Назад, Вета! Назад!

Девушка обернулась, набрала в грудь воздуха и послушно поплыла в обратную сторону. Видя, что вода за ней продолжает странно пениться, мать ускорила темп и начала подталкивать дочь вперёд, к берегу.

— Зачем? Что такое? — заволновалась Иветта.

Но та, ни говоря ни слова, поднырнула под неё и понесла на себе, как дельфин раненого пловца. Вета решила, что это шутка, однако, мать вдруг пошла на дно. Девушка нырнула, и, видя уходящее вниз тело, попыталась погрузиться следом, но воздуха не хватило.

— Папа! Папа! — кричала она, оказавшись на поверхности. — Папа!

Бертран имел возможность наблюдать, как долго она опускалась в глубину, всплывала, звала отца, вдыхала и снова окуналась. Раз за разом, упрямо, отчаянно, посинев от холода и безнадёжных попыток.

— Больше матери она не увидит никогда, — проскрипела старуха, — а вот нам надо бы. Идём.

Хмурый кардинал привычно сжал сухое плечо и спутники опустились на тёмное дно озера, распугивая косяки рыб и редких выдр. Звуки здесь разносились дольше и глуше, предметы расплывались от лёгких волн. Стоя среди плоских камней, Бертран видел, как тот же самый бородач, ни капли не изменившийся за годы и столетия, исходил от злобы, прохаживаясь перед бледной утопленницей в чёрном купальнике взад и вперёд.

— И ты! — гордое лицо перекосило от ярости. — И ты посмела! Она принадлежит мне по уговору! Но ты заплатишь… Ты станешь служить мне, выполняя самую чёрную работу! А когда она попадёт ко мне, сама приготовишь напиток любви. Ты подашь ей кубок своими руками, и первым, кого она увидит, отведав его, буду я!

— Это лесной царь, — пояснила, наконец, старуха, даже не удосужившись повернуться. — Благодаря ему, я давно мертва, и только дух мой скитается по его бессчетным владениям. Как видишь, ни одна мать не смогла отдать ему своё дитя…

— А отцы?