Хронофлибустьеры

И тут я увидел его. Вернее, сначала увидел высокие, до бедер, малиновые ботфорты, топающие по трапу. Малиновые, ктулху побери! Ну кто же еще, кроме капитана Форрета, способен здесь напялить такую декадентскую обувь?

Точно, он и есть… Но спуститься на шкафут и приблизиться капитан не спешил. Осторожничал, декадент. Застыл, спустившись на две трети трапа, что-то произнес командным голосом. Наверху дробно застучали деревянные подошвы, а бородач-викинг занес над головой секиру, примериваясь отрубить мне хвост.

Пора!

Акулий хвост ударил раньше, и все-таки не разминулся с топором, но лезвие зацепило вскользь. Бородач отлетел к борту, потеряв свое оружие. Еще удар хвостом, в другую сторону, – с ног сбиты еще трое. Удар головой. Хруст костей на клыках. Кровь в пасти. Выстрел. Мимо! Еще выстрел… Попали, гады.

Они оказались парнями не робкого десятка – старались не просто увернуться от пасти и хвоста, но и сами пускали в ход оружие, а обвешаны им были тут все.

В пылу схватки я не сразу заметил, что освещенность как-то странно изменилась… Потом заметил и сообразил: акульи глаза, не предназначеные для воздушной среды, начинают подсыхать. Надо спешить…

Со стороны, наверное, все выглядело эффектно: пятиметровая туша скачет по палубе, сгибаясь и распрямляясь со стремительностью пружины. А мне эта стремительность давалась ценой изрядной боли, – изрядной даже для акулы с ее высоким болевым порогом. Болели раны, нанесенные зубами земноводных. Болели свежие, только что полученные от пуль, абордажных сабель и прочего оружия, оказавшегося под рукой у хронофлибустьеров. Я старался не обращать на боль внимания, я добирался до Форрета.

Он мгновенно оценил обстановку и пытался унести ноги, но помешали собственные матросы, выполнявшие недавний приказ капитана и спешившие вниз с баграми и топорами. На трапе случилась заминка, и я ей воспользовался. Подпрыгнул, оттолкнувшись от палубы, вцепился клыками в обтянутую красной тканью спину, – и она стала еще краснее… Не разжимая хватку, рухнул вместе с капитаном обратно, заодно смахнув с трапа пару матросов.

Челюсти у кархародона мощные, я чувствовал, как ломаются и крошатся под ними кости Форрета, – и резко подался в сторону, выдрав огромный кусок окровавленной плоти.

Дело сделано. Пора уходить, – на полубаке уже наводили в мою сторону легкую вертлюжную пушку, а выстрел из нее прикончит даже живучего кархародона.

Еще пара прыжков, еще несколько нанесенных и полученных ран, и большая белая акула выпала в море, проломив фальшборт.

Из пушки они все-таки пальнули вдогонку, но с большим перелетом, картечь вспенила воду далеко впереди по курсу…

* * *

Человеческая личность уходила, утекала, как вода сквозь пальцы.

Детский стишок я уже не твердил, позабыл слова. Смутно помнил, что должен еще раз попробовать с кем-то связаться (как, каким способом?), но уже не мог вспомнить, с кем… и для чего это нужно…

И уж тем более (я сообразил это сильно позже) кархародона не смущал факт, наверняка настороживший бы Сергея Чернецова: солнце стояло высоко в зените, хотя по времени было раннее утро.

Но Чернецов исчезал, испарялся, – к берегу приближалась акула, не знающая, что такое солнце и что такое утро, управляемая последним полученным от человеческой ипостаси заданием: не сворачивать, ни в коем случае не сворачивать!

Установка сработала, кархародон не свернул и не сбавил ход, выбросился на низкий песчаный берег. Жаберные щели втянули воздух, – и тотчас же громадная туша начала менять очертания и размеры.

Я происходившего со мною уже не осознавал… Нечем было осознавать.

Глава 2. Незнамо где, неведомо когда

Дикий голод – мое нормальное чувство после двойной трансформации. И прискорбное состояние мозгов, увы, тоже в порядке вещей. На сей раз оно длилось недолго, – в ипостаси безмозглой акулы я провел немного времени, спасибо г-же Лернейской… Когда вспомнилось название ягоды, я уже был в относительном порядке. И понял: что-то не так. Но что именно, сообразить смог далеко не сразу.

Лишь когда желудок объявил забастовку: дескать, еще одна пригоршня, и все полезет обратно, – меня осенило. Черника! Никак не может поспеть в этих широтах черника в начале июня… Она даже в окрестностях нашей семейной «фазенды», то есть значительно южнее, в июне мелкая и зеленая.

Мысль о скороспелом генномодифицированном сорте я так и сяк повертел в голове и отбросил в сторону. Таким сортам место где-нибудь на ферме, а не в безлюдном лесу.

Версий осталось ровно две. Либо сейчас не июнь. Либо я не на северном побережье Балтики. Учитывая склонность галеона «Жираф» к пространственно-временным прыжкам, внимания заслуживали обе.

Определиться с пространством было проще. Насколько я помнил карту, здесь вдоль берега, а местами и прямо по берегу проходит достаточно оживленная автотрасса (выбирали место для акции так, чтобы после рассвета результаты нашей инсценировки быстро обнаружили). Даже если плывущая наобум акула угодила в то место, где шоссе удаляется от береговой линии, до него километр, максимум полтора.