Теперь надо было избегать скопищ деревьев, там четырех секунд опережения могло и не хватить для бегства. Аркадий кривил дорогу, пробирался мимо отдельных стволов там, где гарантия в двадцать метров обеспечивала свободный пробег. Вторично ускользнуть от падающих ветвей удалось легко, столь же легким было и третье бегство. Аркадий повеселел от удачного обмана. Он не сражался с удивительным противником, а обманывал его – это была захватывающая, хотя и опасная игра. Лес поредел. Уже можно было пробираться так далеко от деревьев, встречавшихся на пути, что никакой изгиб ствола в сторону беглецов не давал возможности ухватить их ветвями.
И на безопасном месте, между двух деревьев – проскочить между ними можно было всего за две секунды опережения, за десять метров бега – случилась беда. Он ее предвидел – и не сумел предотвратить.
Здесь везде были понатыканы скелеты кустов, за один Аркадий запнулся, уже бросившись в бег. Он бы устоял на ногах, одно потерянное мгновение не стало бы роковым в сравнении со спасительным запасом в четыре секунды. Но висевшая левая рука дилона зацепилась за куст, Аркадий дернул Ланну, но не вызволил – и все запасные секунды были потеряны на выпутывание руки дилона. На них обрушились ветви, и Аркадий упал, подмяв под себя обоих дилонов.
В школе Аркадий как-то смотрел стереофильм об освоении Семелы, неплохой планетки в системе Денеба. Один астронавт, безрассудный парень, вступил в единоборство с араном – многоногим чудищем, похожим на паука, только размером с земного бегемота, – а товарищ его спокойно фиксировал их схватку. Затея вышла из неудачных: аран так прижал человека, что стал лопаться прочнейший скафандр, даже гравитатор не преодолел железного объятия мохнатых ног чудища. И если бы товарищ не бросил свой стереоаппарат и сам не схватился за бластер, забава могла бы окончиться трагически.
И теперь Аркадию почудилось, что повторяется ситуация из того стереофильма: -хищные ветви будут рвать и ломать его столь же яростно, как это делали ноги арана. И разница будет лишь в том, что у арана всего восемь ног, а у дерева сотни ветвей и веток. Он уже ощущал, что в тело впиваются колючки, но это было ложное ощущение. Его опутывали, не давали подняться, но не рвали на части, не впивались мертвыми остриями в живое тело. Он был как бы в сети – странной сети, шевелящейся, ползущей, хватающей, но не терзающей. С минуту он остро страшился, что его и дилонов, опутав ветвями, куда-то потащат, но и тащить дальше самого дерева было некуда; и похитить их не стремились так же, как не стремились и разорвать: лишали движения, придавливали к почве – и только!
И когда до Аркадия дошло, что физический разрыв тела не грозит, он понял и и другую страшную истину. Все деревья в этом безумном лесу были вампирами. Это предположение было первым – и оно оказалось правильным. Но здесь – и во время схваток меж собой, и сейчас, опутывая и сжимая три тела, – сучья пили не кровь, не соки организма, а физическое его время. И мгновенно вспыхнула мысль, что если он немедленно не придумает отпора, то не пройдет и десятка минут, как и он, и оба дилона превратятся в нечто без собственного живого времени – во вневременные окаменелости, которым безразлично, сейчас они, тысячу лет в прошлом, или тысячу лет в будущем. Ибо из его жил, из его крови, костей, из самого его мозга, секундами и минутами, как каплями крови, вытекает самое животворящее, самое важное, чем он обладает, – физическое время бытия. Вот чего так страшились лохматые обезьяноподобные хавроны, старательно обходившие этот лес: здесь и растения, утратившие собственное жизненное время, уже почти вневременные, исступленно, яростно вырывали у всего, что пока было во времени, а не вне его, остатки живых секунд, минут и часов.
Вместе с пониманием пришло и решение. До сих пор он стремился вперед, выискивая секунды опережения, чтобы пробежать мимо древесных вампиров в их близком будущем, а не в прошлом. Но в будущее он не проскользнул, он схвачен и опутан в настоящем. И если снова выиграет еще недавно столь спасительные четыре секунды, то для них не хватит свободного пространства. Не то что за четыре секунды, но и за четыре минуты он не выберется из этой чащобы навалившихся, ползающих по его телу, жадно прилипающих ветвей. И почти нечеловеческим усилием выдернув руку из перехлеста веток, Аркадий переключил хроногенератор на обратный ход.