Хронос. Ледяной поход (СИ)

— У меня здесь нет друзей, кто знает меня как «Тоху».

— Меня Олег зовут, — снова на миг обернулся водила. — Хронослужба Конфедерации.

«Опачки! — злорадно подумал попаданец. — Вот и нарисовались! Наконец-то!»

Минут через пять матрос сбавил ход. Впереди блокпост, вроде того, что на Фонтанке. Остановились. Старший потребовал документы. Водитель протянул бумагу.

Пропустили без вопросов.

— Что сейчас там было? На Фонтанке? — поинтересовался Тоха, когда отъехали от блокпоста.

— Антон, я не уполномочен что-либо объяснять. Извини. Завтра прибудет мой шеф, капитан Прилуцкий, он всё расскажет. Лады? Я сейчас отвезу вас домой, а завтра мы к вам придём. Нам есть о чём поговорить, так что жди. А сейчас, извини, никаких вопросов.

Ну что ж, завтра так завтра. Тоху подмывает, что-нибудь спросить, но парень ничего не скажет.

Ещё дважды проверяли документы, и оба раза пропускали без вопросов.

Остановились метрах в пятидесяти от дома. Рядом с подъездом маячат пять вооружённых фигур.

Вышли из машины.

— Не волнуйтесь, это, — кивнул Олег на пятёрку, — наши люди. Они вас охраняют. До завтра, Антон.

Тоха пожал протянутую руку. Матрос медленно укатил.

— Пойдём! — программер взял Настю под локоть.

— Смотри, — прошептала княжна и кивнула куда-то чуть вправо.

Около заднего двора мелькнула тень.

— Ну-ка проверим, чё это за перец, — Тоха пошёл вперёд. Настя за ним.

Программер достал «наган». В стволе пусто. Хорошо, неизвестный, кто он, друг или враг, об этом не знает.

Свернули в калитку заднего двора. Тоха жестом остановил княжну, а сам покрался за тёмным силуэтом. Неизвестный потрогал ручку двери.

— Уважаемый, вы дверью не ошиблись? — программер навёл на жулика револьвер.

Тот обернулся. Тоха разглядел шинель и армейскую фуражку. Лица не видно.

— Ты руки-то подыми. Медленно. Дёрнешься, пристрелю нафиг.

5. Поручик Голицын

(Фактически переставшая существовать

Русская императорская армия)

Вечер 12 (25) октября 1917 г.

Могилёвская губерния

Ужасно хочется спать. Три последних дня изрядно вымотали. Роман Васильевич снял солдатскую фуражку без кокарды и положил на колени. В ногах вещмешок. Поручик нарочно занял место около прохода. Если придётся бежать, шансов уйти больше.

Бежит и бежит, словно загнанный волк. Будто дезертир.

Прислонился спиной и затылком к стенке и внимательно оглядывает окружающих. Поезд стоит уже около часа, сколько простоит ещё, неизвестно.

На полке напротив сидят трое, двое — слева. По одному на верхних полках.

Вагон третьего класса быстро набился серой солдатской массой. У кого шинели с погонами, у кого, как у Голицына, без. Кто в папахах, кто в фуражках. Все злые, нервные. Народ всё пребывает. Кому не хватает места на полках, усаживаются прямо в проходе.

Хочется надеяться, почти двухнедельная небритость надёжно скрывает среди окружающей толпы.

Роман Васильевич закрыл глаза…

* * *

3 (16) сентября 1917 г.

Витебская губерния

В июле после краткосрочного отпуска Роман Васильевич вернулся в дивизию. На фронте практически всё кончено. Немцы с австрияками вышвырнули русские войска из Галиции. Восьмая армия закрепилась на реке Збруч, почти на границе Империи.

Все ударные части практически уничтожены. Солдатня разбегается по домам. Где это видано, чтоб три немецкие роты обратили в бегство две русские дивизии? Апокалипсис. Полный.

В итоге Роман Васильевич отправился с войсками генерала Корнилова на Петроград. В конце августа офицер из свиты командующего отправился в столицу. Голицын попросил передать письмо родителям, где сообщил о гибели в Персии брата Виктора.

В скором времени в частях появились агитаторы. По приказу Корнилова их хватали и расстреливали. Поручик дважды руководил расстрельной командой. Одного схватили и тут же повесили. Но так было не всегда и не везде. Агитация достигла цели: солдаты отказывались идти на Петроград, просто расходились.

Эшелоны генерала Крымова остановились на подступах к Петрограду и Пскову…

Заняться нечем. Голицын в палатке с тремя офицерами играют в покер. На середине третьей руки снаружи раздаются выкрики: «Корнилов арестован!», «Смерть генералу-узурпатору!», «Бей офицерьё, братцы!», «Всех на верёвку!», «Вон в той палатке четверых видал!»

А вот это совсем плохо. Ему припомнят расстрел агитаторов и солдат-изменников.

Офицеры вскакивают, выхватывая револьверы. Роман Васильевич, переложив наган в левую руку, обнажает шашку. Тесно тут, в палатке.

— Господа, сразу не стреляйте! Лишь по моей команде! — шепчет Голицын. — Иначе просто расстреляют палатку.

Молодой подпоручик Алехнович бледнеет. Полог откидывается, и с десяток солдат пытаются ворваться внутрь.

— Вот они! Вяжи их, братцы!

Первым не выдерживает Алехнович. Сухой выстрел, и призывавший вязать, получает пулю в грудь.

— Огонь! — орёт Голицын.

Сухо щёлкают револьверы. Палатка наполняется криками и воплями, солдаты заметались.

— Быстро наружу! — кричит поручик и бросается к пологу.