Хрупкая душа

— Мама! — закричала девочка с вершины лестницы. — Ты смотришь?

Вчера вечером, просматривая объявления в Интернете, я заметила пометки «п-мама» и «б-мама». Это были, как выяснилось, всего-навсего сокращения от «приемная» и «биологическая», а не какая-то загадочная иерархия. Некоторым биологическим матерям казалось, что это обозначение слишком «животное», низводящее их до уровня «производительница». Они бы предпочли, чтобы их называли «родная» или «природная». Следуя этой логике, моямать — «неродная» и «неприродная»? Неужели матерью женщину делают сами роды? А если ты избавляешься от своего ребенка, ты автоматически теряешь это звание? Если судить о людях по их поступкам, то, с одной стороны, была женщина, которая от меня добровольно отказалась, а с другой — женщина, которая целыми ночами сидела у моей постели, когда я болела, которая плакала вместе со мной из-за ссор с мальчиками и отбивала ладони, аплодируя мне на выпускном. Какой же поступок делает мать матерью?

И те, и другие, и третьи, поняла я. Быть матерью — это значит не только выносить плод. Это также вынести жизнь родившегося человека.

И я ни с того ни с сего вспомнила о Шарлотте О’Киф.

Пайпер

Пациентка была примерно на тридцать пятой неделе беременности. Они с мужем только переехали в Бэнктон. На регулярные осмотры она не приходила, но мне пришлось записать её на обеденный перерыв, потому что она жаловалась на высокую температуру и другие тревожные симптомы. Я заподозрила инфекцию. Медсестра, составлявшая историю болезни, сказала, что здоровье у женщины крепкое.

Входя в кабинет, я расплылась в дежурной улыбке, надеясь успокоить паникующую мамашу.

— Меня зовут доктор Рис, — сказала я и, пожав ей руку, села. — У вас, судя по всему, ухудшилось самочувствие.

— Я думала, это просто грипп, но уж слишком он затянулся…

— В любом случае, во время беременности лучше перестраховаться, — подбодрила ее я. — Беременность протекала нормально?

— Абсолютно.

— Когда появились симптомы?

— Около недели назад.

— Давайте так: наденьте халат, и мы всё проверим.

Я вышла из кабинета и, пока она переодевалась, перечитала историю болезни.

Я обожала свою работу. Акушеры-гинекологи зачастую присутствуют при самых счастливых моментах в жизни женщины. Случаются, конечно, и огорчения: мне не раз приходилось сообщать беременной, что плод мертв, и проводить операции, в ходе которых из-за приросшей плаценты начиналось внутрисосудистое свертывание и пациентка так и не приходила в себя. Но я старалась не думать о таких происшествиях. Я хранила в памяти мгновения, когда младенец, рыбешкой трепыхающийся у меня на руках, делал первые глотки воздуха в этом мире.

Я постучала в дверь.

— Готовы?

Она сидела на диагностическом столе, выпятив живот, словно подношение богам.

— Отлично, — сказала я, вставляя стетоскоп в уши. — Для начала послушаем вам грудную клетку.

Я подышала на металлический диск (я старалась не притрагиваться к пациентам холодными предметами) и осторожно приложила его к спине женщины. Лёгкие были абсолютно чистые: ни шумов, ни хрипов.

— Всё в порядке. Теперь займемся сердцем.

Отодвинув воротник, я увидела огромный шрам от срединной стернотомии — вся грудина ее была рассечена по вертикали.

— Это у вас откуда?

— Ах, это? От пересадки сердца.

Я изумленно вскинула брови.

— Вы же сказали медсестре, что у вас нет проблем со здоровьем!

— Это правда, — с улыбкой ответила пациентка. — Мое новое сердце работает как часы.

На прием ко мне Шарлотта стала ходить только тогда, когда решила забеременеть. До того мы были просто двумя мамашами, украдкой хихикающими над тренерами своих дочерей. Мы занимали друг для друга места на родительских собраниях и изредка ужинали в ресторанах вместе с мужьями. Но однажды, когда девочки играли у Эммы в комнате, Шарлотта призналась мне, что они с Шоном уже целый год пытаются зачать ребенка, и безрезультатно.

— Мы всё перепробовали, — сказала она. — Высчитывали овуляции, садились на диеты, чуть ли не вниз головами висели.

— А к врачу обращались?

— Ну… Я бы хотела обратиться к тебе.

Я не принимала пациентов, которых знала лично. Кто бы что ни говорил, невозможно оставаться беспристрастным врачом, когда на операционном столе лежит дорогой тебе человек. Вы можете возразить, что акушеры всегда берут на себя огромный риск (и я всегда выкладывалась на сто процентов в родильном зале), но риск становится еще чуть огромнее,если пациентка вам небезразлична. Если допустишь ошибку, то подведешь не просто пациентку — подведешь подругу.

— Мне кажется, это не лучшая идея, Шарлотта, — сказала я. — Не стоит переступать через эту черту.

— В смысле? После того как твоя рука побывала у меня в матке, ты не сможешь смотреть мне в глаза?

Я засмеялась.

— Нет. Для меня все матки, так сказать, на одно лицо. Просто врач должен соблюдать дистанцию и не позволять эмоциям вмешиваться в ход лечения.