Хрупкая душа

— Режет руки? — повторил я.

— Лезвием, что ли…

И тут я всё понял.

— Просто поговори с ней, Шон.

— И что я ей скажу? — спросил я, но она уже исчезла в дверях.

Я слышал, как по трубам шумит вода. По тем самым трубам, которые пришлось чинить четыре раза за последний год, а они всё протекали. Сантехник говорил, что это из-за кислоты, а мы не понимали, откуда она там берется.

Рвота — очень кислотная субстанция.

Я поднялся в вашу спальню; Если Амелия страдала булимией, то почему мы не замечали пропажи продуктов? Я присел за письменный стол и прошелся по выдвижным ящикам, но обнаружил лишь фантики от жвачек и старые контрольные. Училась Амелия на «отлично». Как мог ребенок, который так старается и добивается таких успехов, свернуть на неверную дорожку?

Нижний ящик не открывался. Я снял его с металлических петель и выудил оттуда пачку галлоновых пластиковых пакетиков. Повертел ее в руках, как археолог, наткнувшийся на артефакт древней цивилизации. Странно, что Амелия хранит их тут, когда в кладовке пакетов и так навалом. Тем более странно, что она прячет их за выдвижным ящиком. Потом я сорвал одеяло с кровати, но там лежал только полинялый плюшевый лось, с которым Амелия спала, сколько я ее помнил. Я опустился на корточки и провел рукой под матрасом.

Рваные обертки от конфет, целлофан с хлебных буханок, пачки из-под печенья и крекеров. Они рассыпались у моих ног, как стайка искусственных бабочек. Ближе к изголовью я нашел атласные лифчики с ценниками (ей они явно были еще великоваты), косметику и украшения, все еще припаянные к магазинным пластинкам.

Я сел на пол, окруженный уликами, которых не хотел замечать.

Амелия

Промокшая до нитки, я обернулась полотенцем и хотела только одного: поскорее надеть пижаму лечь спать и забыть о том, что сегодня случилось. Но на полу в моей комнате сидел папа.

— Может, выйдешь? Я, вообще-то, голая…

Он обернулся на мой голос, и только тогда я заметила, что разбросано прямо перед ним.

— Что это такое? — спросил он.

— Ну да, я свинья из свиней. Потом уберу…

— Ты всё это украла?

Он поднял полную горсть косметики и украшений. Я бы лучше умерла, чем накрасилась этой косметикой, а такие сережки и ожерелья носят только старухи. Но когда я клала их в карман, то чувствовала себя настоящим супергероем.

— Нет, — сказала я, глядя ему в глаза.

— А для кого эти лифчики? Тридцать шестого размера.

— Для подруги, — ответила я и тут же поняла, что облажалась: папа-то знал, что никаких подруг у меня нет.

— Я знаю, чем ты занимаешься, — сказал он, неуклюже поднимаясь.

— Ну, тогда просвети и меня. Потому что я, если честно, не понимаю, зачем ты устраиваешь мне допрос, когда я вся мокрая и замерзла как собака…

— Тебя рвало перед тем, как ты пошла в душ?

Щеки у меня вспыхнули. Это же идеальное время, шум воды заглушает спазмы… Я уже овладела этой наукой. Но я лишь выдавила из себя смешок.

— Ага. Я всегда блюю перед душем. Именно поэтому я ношу одиннадцатый размер, когда все одноклассницы ходят в нул…

Он сделал шаг вперед, и я потуже обмоталась полотенцем.

— Хватит врать, — сказал он. — Просто… хватит.

Папа потянул меня к себе. Я подумала, что он хочет сорвать полотенце, но это было бы еще полбеды: на самом деле он хотел взглянуть на мои предплечья и бедра, на которых серели лесенки шрамов.

— Она видела, как я это делаю, — сказала я, и мне не пришлось объяснять, кого я имела в виду.

— Господи! — заорал он. — Чем ты вообще думала, Амелия? Если тебе было плохо, почему ты нам не сказала?

Вот на этот вопрос, думаю, он мог ответить и сам.

Я заплакала.

— Я не хотела причинить ей вреда. Только себе…

— Но зачем?

— Не знаю! Потому что у меня ничего другого не получалось.

Он вцепился мне в подбородок, вынудив смотреть ему прямо в глаза.

— Я злюсь не потому, что не люблю тебя, — процедил отец. — Я злюсь, потому что люблю тебя, черт побери! — И он меня обнял. Нас разделяло лишь тоненькое полотенце. В этом не было ничего противного и ужасного, это было абсолютно естественно. — Перестань это делать, слышишь? Есть специальные программы и все такое… Мы тебя вылечим. Но пока не вылечили, я глаз с тебя не буду спускать.

Чем громче он кричал, тем крепче обнимал меня. И вот что странно: случилось худшее, меня разоблачили, но мне не казалось, будто наступил конец света. Это было неизбежно. Отец был в ярости, а я — я не могла сдержать улыбки.

«Ты меня заметил, — думала я, зажмурившись. — Ты наконец-то меня заметил».

Шарлотта

В ту ночь я уснула в кресле у твоей больничной койки, и мне приснилась Пайпер. Мы снова были вместе на острове Плам и занимались буги-бордингом, но волны вдруг покраснели, как кровь, и испачкали нам волосы и кожу, Я взгромоздилась на такую могучую, роскошную волну, что берег изогнулся под ее напором. Оглянувшись, я увидела, что ты барахтаешься под гребнем волны. Твое тело швыряло на осколки стекла и шершавые камни. «Шарлотта, — кричала ты, — помоги!» Я слышала тебя, но развернулась и ушла.

Разбудил меня Шон.

— Привет, — прошептал он, тряся меня за плечо, но поглядывая в твою сторону. — Ты всю ночь проспала?