Хрупкая вечность

Эйслинн выбросила эти мысли из головы и сосредоточилась на игре. Карла и Грейс составляли великолепную команду, однако Денни один ни на йоту не уступал им обеим. Все они играли ради развлечения, Денни же большинство времени проводил, играя на деньги и ради денег.

— Эй, мертвый груз, — позвал он, — твой ход.

Карла рассмеялась.

— Просто Эш помогает мне разделать вас подчистую.

— Классная отговорка, особенно для всех тех шаров, которые ты прощелкала, — улыбнулся Денни, указывая на стол.

На этот раз Эйслинн не промахнулась, но в течение следующих нескольких часов забила намного меньше шаров, чем ее партнер. Этот вечер был одним из самых приятных за долго время. Никаких проблем, о которых сложно или вообще нельзя говорить, никаких переживаний за каждое слово и за каждый свой шаг. Именно это ей и было нужно.

Вернувшись ночью домой, Эйслинн удивилась, что бабушка не спит и ждет ее. И хотя за ней постоянно таскались охранники, и дома больше никто не говорил об опасности со стороны фейри, бабушка по-прежнему относилась к ней, как к нормальному человеку. Хоть здесь все как раньше. Дома она могла быть маленькой и испуганной. Здесь Эйслинн все еще отчитывалась за то, что забыла внести молоко в список покупок, если вдруг не заметила, как прикончила весь пакет. Дом был ее приютом, но это не значило, что все остальное оставалось где-то за дверью.

Эйслинн вошла в гостиную. Бабушка сидела в любимом кресле с чашкой чая в руке. Длинные седые волосы были заплетены в косу, уже не уложенную в высокую прическу.

Коса у бабушки была длиннее, чем когда-либо были волосы Эйслинн. Будучи ребенком, она верила, что бабушка и есть Рапунцель13. Если фейри существуют, то почему бы и Рапунцель не быть настоящей? Они жили в высотке с окнами, из которых был виден странный мир. Тогда бабушка была платиновой блондинкой, и волосы у нее были еще длиннее.

Однажды Эйслинн поделилась с ней своими догадками.

— А почему бы мне не быть страшной ведьмой, которая украла тебя и заточила в высокой башне? — спросила тогда бабушка.

Но Эйслинн уже успела об этом подумать:

— Неа, ты — Рапунцель, и мы прячемся от ведьмы.

— А что случится, если ведьма нас найдет?

— Она украдет наши глазки, и мы умрем.

— А когда мы выходим из башни? — Бабушка все превращала в викторину, и если ответы были неправильными, значит, сидеть взаперти приходилось еще дольше. — Какие у нас правила?

— Не смотреть на фейри. Не разговаривать с фейри. Не привлекать их внимания. Никогда. — Называя каждое правило, маленькая Эйслинн загибала пальчики. — Всегда поступать по правилам.

— Молодец. — Бабушка обняла ее со слезами на глазах. — Если мы нарушим правила, ведьма победит.

— Это и случилось с мамой? — спросила Эйслинн, пытаясь заглянуть в бабушкино лицо, чтобы найти подсказки. Даже тогда она знала, что бабушка не даст ей прямого ответа.

Та прижала ее к себе:

— Вроде того, малышка. Вроде того.

Они никогда не говорили о Мойре. Эйслинн смотрела на бабушку — единственную мать, которая у нее была, и в ее душе поднималась ненависть к тому, что они так мало времени проводят вместе. Вечность — это слишком долго, чтобы жить без семьи. Бабушка, Сет, Лесли, Карла, Рианна, Денни, Грейс… Все, кого она знала до встречи с Кинаном, умрут. И я останусь совсем одна. Будет только Кинан. У нее так болело сердце, что она не могла говорить.

— Смотрела специальный выпуск прогноза погоды. Сказали, что она резко меняется, — проговорила бабушка, кивнув в сторону телевизора. Она много внимания уделяла погоде, с тех пор как Эйслинн стала воплощением лета. — А еще немного говорили о проблемах наводнения и о том, какие есть теории по поводу экологических сдвигов…

— Мы работаем над наводнениями. — Эйслинн сбросила ботинки. — Впрочем, строить догадки никто не запрещает, да и вреда от этого никакого. Никто не верит в фейри.

— Тут говорили, что белые медведи…

— Бабуль, а давай сегодня не будем об этом?

Эйслинн упала на диван, погрузившись в подушки с таким наслаждением, какого никогда не испытывала во дворце. Как бы ни старался Кинан, дворец не был ее домом. Там у нее не было возможности почувствовать себя самой собой. А здесь все именно так и было.

Бабушка выключила телевизор.

— Что случилось?

— Ничего. Просто… у нас с Кинаном был разговор… — Эйслинн никак не могла подобрать нужных слов. Они с бабушкой говорили о свиданиях и сексе, о наркотиках и пьянстве, обо всем на свете, но всегда эти разговоры были, скорее, абстрактными. Они не переходили на личности и не вдавались в подробности. — Даже не знаю… После этого мы с Карлой ходили в «Shooters». И мне стало лучше… Но завтра, послезавтра или через год — что я буду делать, если никого, кроме него, у меня не останется?

— Значит, он уже на тебя давит? — перешла к делу бабушка. Она никогда не ходила вокруг да около.

— Ты о чем?

— Он фейри, — ответила она, даже не пытаясь скрыть отвращение.

— Как и я. — Эйслинн не нравилось говорить это. И вполне возможно, никогда и не понравится.