Хрупкие вещи

Представление завершилось потрясающей исторической пьесой, действие которой разворачивалось в поселении на берегу океана семьсот лет назад. Вся труппа играла жителей деревни. Однажды все они вышли на берег и увидели странные тени, поднимавшиеся из моря где-то вдалеке. Главный герой радостно объявил остальным, что это Старейшие, Великие Древние, чей приход был предсказан давным-давно. Они возвращаются к нам из Р'льеха, из туманной Каркозы и равнин Ленга, где они спали, или ждали, или проводили свое посмертие. Комедиант возразил, что люди просто едят слишком много пирогов и пьют слишком много хмельного эля – вот им и мерещатся всякие тени. Тучный джентльмен, который играл жреца Римского Бога, утверждал, что тени, встающие из пучины морской, – это демоны и чудовища, которых надлежит уничтожить.

В кульминации пьесы главный герой забил жреца насмерть его же распятием и приготовился встречать Их, когда Они придут. Героиня спела арию, привязчивая мелодия которой тут же засела у меня в голове, и мы увидели потрясающее представление, созданное при помощи волшебного фонаря. Тени Старейших медленно пересекали серое небо на заднике сцены: Королева Альбиона, Черный Владыка Египта (его тело было почти человеческим), Древний Козлище, Прародитель Тысячи, Император Китая, Неопровержимый Царь, Тот Кто Правит Новым Миром и Белая Дама Антарктической Твердыни. Каждый раз, когда новая тень пересекала сцену, из уст всех, кто сидел на балконе, вырывался крик «Хаззах!», и вскоре мне стало казаться, что это вибрирует сам воздух. На нарисованном небе взошла луна и достигла своей высшей точки, а потом, силами всемогущего театрального волшебства, превратилась из бледно-желтой, как в старых легендах, в привычно багровую – ту, что сияет над миром сейчас.

Актеры поклонились, потом вышли на бис – под смех и приветственные крики публики, – занавес опустился в последний раз, и представление закончилось.

– Ну, – обернулся ко мне мой друг, – что скажете?

– Отлично, просто отлично, – ответил я, потирая ладони, саднившие от аплодисментов.

– Храбрый вы парень, – сказал он с улыбкой. – Давайте пройдем за кулисы.

Мы вышли на улицу и, свернув в переулок за театром, подошли к служебному входу, возле которого сидела тощая женщина с жировиком на щеке и деловито вязала на спицах. Мой друг показал ей визитную карточку, и она пропустила нас внутрь. Мы поднялись по лестнице и оказались в маленькой общей гримерке.

Перед закопченными зеркалами горели масляные лампы и свечи, актеры – и мужчины, и женщины – снимали грим и костюмы, ничуть не стесняясь друг друга. Я отвел глаза. Мой друг оставался невозмутимым.

– Могу ли я поговорить с мистером Верне? – громко спросил он.

Молодая женщина, которая играла лучшую подругу главной героини в первой пьесе и нахальную дочь трактирщика – в последней, указала нам в дальний конец комнаты.

– Шерри! Шерри Верне! – позвала она.

Молодой человек, поднявшийся со своего места в ответ на ее зов, был худощав и хорош собой. Его красота была куда более необычной, чем могло показаться из зала. Он вопросительно взглянул на нас.

– Кажется, не имею чести знать...

– Меня зовут Генри Кемберли, – сказал мой друг, сильно растягивая слова. – Возможно, вы слышали обо мне.

– Должен признаться, не слышал, увы, – сказал Верне.

Мой друг вручил актеру визитную карточку.

Верне рассмотрел ее с неподдельным интересом.

– Театральный агент? Из Нового Света? Боже мой! А это?.. – Он посмотрел на меня.

– Это мой друг, мистер Себастьян. Он не нашей профессии.

Я пробормотал что-то о том, как мне понравилось представление, и мы обменялись рукопожатием.

Мой друг спросил:

– Вы бывали в Новом Свете?

– Не имел такой чести, – признался Верне, – хотя это моя заветная мечта.

– Что ж, дружище, – сказал мой друг, имитируя легкую фамильярность выходца из Нового Света, – возможно, вашей мечте суждено сбыться. Последняя пьеса. В жизни не видел ничего подобного. Это вы написали?

– Увы, нет. Не я. Драматург – мой хороший друг. Но я придумал механизм волшебного фонаря для представления теней. Лучше нет ни в одном театре.

– А вы не могли бы назвать мне имя этого драматурга? Возможно, мне стоит поговорить с вашим приятелем лично.

Верне покачал головой.

– Боюсь. Это никак невозможно. Он профессионал и не хочет, чтобы кто-то знал о его причастности к нашей постановке.

– Понятно. – Мой друг вытащил из кармана трубку. Сунул ее в рот. А потом рассеянно похлопал себя по карманам. – Прошу прощения, – начал он, – кажется, я забыл свой кисет.

– Я курю крепкий черный табак, – сказал актер, – если вас это не смущает...