Хрупкие жизни. Истории кардиохирурга о профессии, где нет места сомнениям и страху

Я вернулся в операционную, вымыл руки и поменялся местами с Кацуматой. Он ничего не сказал, но явно упал духом – все было понятно без слов. Я попросил Майка начать вентиляцию легких и сказал перфузиологу подготовиться к постепенному отключению аппарата. Отныне сердцу Кирсти предстояло взять кровообращение на себя, иначе девочка умрет прямо на операционном столе. Мы смотрели на экран кардиомонитора, надеясь увидеть, как поднимается ее артериальное давление. Оно ненадолго повысилось до половины от своего нормального значения, но быстро упало, когда насос окончательно отключили.

– Снова подключим? – спросил Кацумата.

Наблюдая за тем, как на экране эхокардиографа трепыхается левый желудочек, перфузиолог возразил:

– А стоит ли?

На самом же деле он спрашивал: «Ее уже не спасти, так ведь?» Я пока не был готов сдаться. Наша неудача означала бы смерть маленькой девочки и вселенское горе для ее родителей.

– Давайте подключим и подержим еще полчаса.

Затея была сомнительной, так как длительное подключение к аппарату искусственного кровообращение всегда снижает шансы на успех.

Родители Кирсти ждали новостей в детском отделении, и Арчер отправился их предупредить. Когда мы вызвали его обратно, Бекки настояла на том, чтобы прийти вместе с ним к дверям операционной. Невозможно передать словами, что чувствует мать в подобных обстоятельствах. Я понимал только одно: совсем скоро у нее на руках может оказаться истощенное, бездыханное тело ее ребенка. Следовало ли сказать ей, что сердце девочки пострадало слишком серьезно, что диагноз надо было поставить несколько месяцев назад и что Кирсти подвела наша перегруженная система здравоохранения?

Вот как сама Бекки позднее описала свои чувства, пережитые в тот день, в дневнике:

«Каждый час доктор Арчер приходил к нам. Спустя где-то четыре часа мне показалось, что все складывается хорошо. Кирсти собирались отключить от аппарата искусственного кровообращения, а затем перевезти в реанимацию. Я сбегала в столовую, чтобы захватить сандвич, но на обратном пути наткнулась на медсестру, которая меня разыскивала. Она сказала, что доктор Арчер ждет меня наверху. Я обрадовалась и спросила, нормально ли прошла операция. Можно ли нам увидеть Кирсти? Медсестра выглядела очень серьезной и сказала, что нам следует поговорить с доктором Арчером. Она вела себя очень дружелюбно и профессионально, но я заподозрила, что что-то не так.

Когда я вернулась в комнату, доктор Арчер с мрачным выражением лица попросил нас присесть. Он объяснил, что, несмотря на старания операционной бригады, сердце Кирсти не хотело работать после отключения аппарата. Хирурги продолжали сражаться за ее жизнь, но дела были совсем плохи. Мы могли ее потерять.

Потом он сказал, что его ждут. У меня голова пошла кругом. Помню, чувствовала себя так, будто изрядно выпила. Это не входило в наши планы. Мы надеялись, что наше терпеливое ожидание будет вознаграждено и все закончится хорошо, ведь именно так происходит с другими.

Потом доктор Арчер вернулся. Он сказал, что очень сожалеет. Хирурги испробовали все, что можно. Он пообещал договориться, чтобы мы смогли подержать Кирсти и попрощаться с ней. Я не могла смириться с мыслью, что в следующий раз увижу ледяное тело. Моя малышка была такой теплой и мягкой. Чудесный запах, шелковые волосы, горячие пухлые щечки. Я думала о том, что вид моей холодной, безжизненной девочки разобьет мне сердце. Это может показаться странным, но это чувство было очень сильным.

Очевидно, что тот момент был для нас самым тяжелым. Мы знали, что Кирсти сражается за свою жизнь, но ничем не могли ей помочь. С тем же успехом мы могли быть на другом конце земного шара. Мой обезумевший мозг начал судорожно представлять возможные последствия. Если она умрет, то ее положат на холодный стол в морге. В этом ужасном бездушном месте. Если это случится, то я останусь рядом с ней, пока ее не похоронят. Я дам отпор любому, кто попытается меня остановить. Моя маленькая девочка останется у меня на руках, и да поможет Бог тому, кто попытается забрать ее у меня.

Эти мысли и сейчас остались такими же ясными, как в тот день, потому что я никогда в жизни не была так решительно настроена. Мы успели сблизиться с родителями других детей в отделении. Весь день они заглядывали, чтобы узнать новости, молились за Кирсти и разделяли наши надежды.

После того как доктор Арчер ушел, больше никто к нам не заходил. Но я их не виню. Это было ужасное горе. Всех нас настолько волновала судьба других, что теперь никто не мог подобрать нужные слова».

Раздвижные двери операционного комплекса, ведущие в больничный коридор, автоматически открылись. Я увидел полные отчаяния и горя глаза. Помню, как Бекки сказала:

– Пожалуйста, спасите мою девочку.