Хрупкое сердце

Тогда Бокаулла предстал перед самим сахибом, рассказал ему обо всем, что случилось, и прибавил:

— Я даже могу показать дом, где скрываются эти разбойники.

Лицо Амиата-сахиба просветлело. Он приказал пятерым сипаям идти вместе с Бокауллой.

— Схватите этих негодяев и приведите ко мне, — приказал он.

— Дайте мне еще двух англичан, — попросил Бокаулла. — Протап Рай настоящий дьявол, одним индийцам с ним не справиться.

Амиат приказал двум англичанам — Гольстону и Джонсону — отправляться вместе с Бокауллой, захватив с собой оружие.

По дороге Гольстон спросил Бокауллу:

— Ты был когда-нибудь в этом доме?

— Нет, не был, — ответил тот.

Гольстон обратился к Джонсону:

— Нужно захватить с собой лампу и спички. Индусы всегда гасят свет на ночь, чтобы избежать лишних расходов.

Взяв все необходимое, англичане молча, твердым шагом шли по дороге. Сзади шагали пятеро сипаев и Бокаулла. Городские стражники, встречавшиеся им по дороге, в испуге шарахались в стороны. Приблизившись к дому Протапа, англичане тихо постучали в дверь. Услышав стук, Рамчорон пошел открывать.

Рамчорон был на редкость преданным слугой. Он искусно делал массаж и натирал своего хозяина маслом. Он знал тайны косметики и умел очень красиво уложить складки на дхоти [99]. Никто другой не смог бы так же хорошо следить за чистотой и порядком в доме и в то же время делать такие удачные покупки. Однако не это являлось его главным достоинством. В Муршидабаде Рамчорон слыл искусным латхиалой, немало индусов и иноземцев пали от его руки. Он был также метким стрелком, о чем могли бы рассказать воды Ганги, окрашенные кровью Фостера.

Но и это еще не все. Рамчорон обладал одним очень важным для того времени качеством: он был хитер, как шакал, и всей душой предан своему хозяину. Тихонько подойдя к двери, он подумал: «Кто может стучаться в такой поздний час? Достопочтенный брахман? Возможно. Однако лучше сначала посмотреть, кто стучит, а потом открывать. Я уже допустил одну оплошность сегодня».

Рамчорон прислушался. Двое шепотом разговаривали по-английски (Рамчорон называл этот язык «индиль-миндиль»). Тогда он подумал: «Постойте, голубчики! Я вам открою дверь, только сначала возьму ружье. Дурак тот, кто доверяет индиль-миндилю. Впрочем, одного ружья будет мало. Нужно позвать господина». И он поспешил наверх, чтобы предупредить Протапа.

Тем временем англичане начали терять терпение.

— Чего тут ждать?! — воскликнул Джонсон. — Стукни-ка посильнее ногой! Индийская дверь не выдержит удара.

Гольстон послушался. Дверь затрещала, но не открылась.

Услышав шум, Протап поспешно начал спускаться вниз. Как раз в этот момент ударил Джонсон. Дверь разлетелась в щепки.

— Пусть вся Индия так же разлетится под ударом Британии! — С этим возгласом англичане ворвались в дом. Следом за ними вошли сипаи.

Рамчорон, столкнувшись с Протапом на лестнице, успел шепнуть ему:

— Спрячьтесь в темноте. Пришли англичане, кажется, из дома Амбата. (Рамчорон вместо Амиат говорил «Амбат» [100].)

— Что же тут страшного? — спросил Протап.

— Их восемь человек!

— Если я спрячусь, то что будет с женщинами? Принеси-ка мое ружье.

Если бы Рамчорон знал англичан немного лучше, он никогда не посоветовал бы Протапу прятаться в темноте.

Внезапно яркий свет выхватил из тьмы шептавшихся на лестнице Рамчорона и Протапа. Это Джонсон зажег принесенную с собой лампу.

— Эти? — спросил он Бокауллу.

Бокаулла видел Протапа и Рамчорона в кромешной тьме, и сейчас даже при свете лампы не сумел бы их узнать. Но тут он вспомнил о разбитой руке — кто-то ведь должен ответить за это. И он сказал:

— Да, эти.

Тогда англичане, словно тигры, бросились к лестнице. Видя, что с ними еще и сипаи, Рамчорон поспешил наверх за ружьем Протапа.

Джонсон послал ему вдогонку пулю. Пуля попала в ногу, и Рамчорон, словно подкошенный, опустился на ступеньку.

Безоружный Протап стоял, не двигаясь с места. Бежать он не хотел, да это было бы бессмысленно: он видел, как пуля настигла верного Рамчорона. Ровным голосом, стараясь не выдать своего волнения, он спросил, обращаясь к англичанам:

— Кто вы? И что вам здесь нужно?

— А ты кто?! — крикнул Гольстон.

— Я — Протап Рай.

Бокаулла вспомнил, что именно так называл себя тот человек, который захватил их лодку.

— Господин, — обратился он к сахибу, — это главарь!

Джонсон схватил Протапа за одну руку, Гольстон — за другую. Протап понимал, что сопротивляться бесполезно, и молча повиновался. Ему надели наручники.

— Что делать с этим? — кивнув в сторону Рамчорона, спросил Гольстон.

— Его тоже возьмите, — обратился Джонсон к двум сипаям, и те немедленно выполнили его приказ.

Когда англичане вломились в дом, Долони и Кульсам тоже проснулись и очень испугались. Их спальня находилась у самой лестницы, поэтому, слегка приоткрыв дверь, они увидели, что происходит в доме. Когда англичане вместе с Протапом и Рамчороном спускались вниз, при свете лампы, которую нес один из сипаев, Бокаулла увидел сверкавшие, как сапфиры, глаза Долони.

— Вот женщина Фостера-сахиба! — воскликнул он.

— В самом деле? — спросил Гольстон. — Где она?