Хрущев

В то утро прислуга и охранники Сталина ожидали, что он встанет, как обычно, между 10 и 12 часами утра. Они заметили, что в его полутемной комнате горит свет, и ждали, что он позвонит и попросит завтрак. Звонка не было, и прислуга решила, что Сталин удовлетворился чаем из термоса, стоявшего у него в спальне. До самого вечера из комнаты не доносилось ни звука. Хотя охрана располагалась всего в нескольких шагах дальше по коридору, у них были четкие указания: без приказа вождя не беспокоить. В окнах Сталина по-прежнему горел свет. Наконец между 22 и 23 часами телохранители решили использовать поступление вечерней «почты» как предлог заглянуть к Сталину — и увидели, что он лежит на полу. Рядом валялись бутылка минеральной воды и газета «Правда». Сталин едва шевелил рукой, пытался что-то сказать — но выходило только нечленораздельное мычание. Часы его остановились в 18.30. Очевидно, едва встав с кровати, он перенес обширный инсульт².

Охранники подняли Сталина и положили на диван. Позже его перенесли на другой диван, в гостиной. Бросились звонить министру госбезопасности Игнатьеву: тот, опасаясь брать на себя ответственность, приказал найти Маленкова и Берию. Маленков сказал, что Берию разыскать будет нелегко (по воскресеньям тот обычно проводил время с любовницей на особой вилле). Наконец перезвонил Берия. «Никому не говорите о болезни товарища Сталина», — приказал он³.

Вскоре появились Берия и Маленков. Маленков снял ботинки, громко скрипевшие по начищенному паркету, взял их под мышку и на цыпочках прошел в столовую. Когда они с Берией стояли над больным, Сталин вдруг начал громко хрипеть. После инсульта прошло уже не меньше восьми часов, однако вместо того, чтобы распорядиться об оказании немедленной медицинской помощи, Берия (он, казалось, был сильно пьян) разразился бранью: «Не видите, товарищ Сталин крепко спит! Марш все отсюда и не нарушайте покой Иосифа Виссарионовича!»⁴ Если верить Хрущеву, при этой сцене присутствовал и он, однако охранники показывали, что он появился на даче только в семь утра на следующий день, когда Берия и Маленков вернулись с кремлевскими врачами. Едва ли Хрущеву отказала память: скорее, он убедил себя в том, что этот исторический момент не мог произойти без него⁵.

Ко времени приезда врачей Сталин был без сознания уже 12 часов. Едва ли можно объяснить такую задержку, как это делает Хрущев, «неудобством» оттого, что великий человек оказался в столь «неблаговидном» положении⁶. 3 марта, когда Сталин умирал, его «блудный» сын Василий кричал на Хрущева и других: «Сволочи, загубили отца!»⁷ И сам Берия позднее говорил Молотову: «Я с ним покончил, я спас вас всех»⁸. По крайней мере один биограф Сталина считает Берию убийцей и выдвигает свою версию преступления⁹. Однако задержку в оказании помощи можно объяснить и проще: Берия и Маленков боялись за себя. Сталин уже довольно давно чувствовал себя не лучшим образом, страдал от гипертонии. Он бросил курить, но не отказался от бани, вредной в его состоянии (отчасти потому, что Берия убедил его не делать этого), и до самого конца не доверял врачам¹⁰. Если бы помощь пришла немедленно и Сталин бы выжил — кто знает, чем бы это обернулось для Берии и Маленкова?¹¹

Наконец прибыли дрожащие от страха доктора. У главного кремлевского врача, когда он расстегивал на тиране рубашку, тряслись руки. «Вы врач, — прикрикнул на него Берия, — так берите, как следует!» Другие специалисты, столпившиеся в комнате вместе с членами Политбюро, не осмеливались подойти близко. Когда стоматолога попросили извлечь изо рта Сталина вставную челюсть, он уронил ее на пол. Были поставлены банки и сделан рентген легких, однако сложный кислородный аппарат остался неиспользованным. На каждую манипуляцию с больным врачи запрашивали разрешение членов Политбюро, которые, будучи совершенно некомпетентны в медицине, разумеется, не могли решить, что и как делать¹².

У постели Сталина постоянно дежурили по двое члены Политбюро: днем — Берия и Маленков, по ночам — Хрущев и Булганин, в промежутках — Каганович и Ворошилов. Согласно Молотову, всем распоряжался Берия. То и дело они с Маленковым отходили в сторонку и о чем-то шептались; иногда к ним присоединялся и Хрущев, но чаще он скромно стоял в дверях гостиной (руководители рангом поменьше теснились в прихожей). Когда Сталин был без сознания, Берия не скрывал своей ненависти к нему, но стоило больному открыть глаза, Берия кидался целовать ему руки. «Вот истинный Берия, — замечает по этому поводу Хрущев в своих мемуарах. — Коварный даже в отношении Сталина, которого он вроде бы возносил и боготворил»¹³. Но лучше ли было верить в Сталина ровно наполовину, как это делал Хрущев?